Книга Старое пианино, страница 35. Автор книги Ирина Лазарева

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Старое пианино»

Cтраница 35

Севу ее слова не задели, так как слышал он их не впервой и считал бабьими капризами, к тому же был занят важным делом. Он сложил наконец все стопки в одну общую, деньги поместил в конверт, конверт завернул в целлофановый пакет и посмотрел на часы.

— Не звонит никто, а вроде пора бы уже.

В гостиной раздался шум, что-то с грохотом упало на пол.

Супруги дружно снялись с места и поспешили в гостиную, которую отделял от кухни маленький коридорчик. Вошли и ахнули.

Посреди комнаты на столе сидела громадная птица, совершенно черная, как ворон, глаза у нее были яркие, тигриные — казалось, светятся два желтых пронзительных огонька. Эти круглые глаза, как у всех птиц, ничего не выражали, но облик пернатого гостя был весьма горделив.

Птица топталась на скатерти, переставляя сильные лапы, увенчанные острыми когтями. На полу лежал разбитый цветочный горшок.

— Мать честная! — пробормотал Сева. — Это откуда ж такой красавец? Похож на орла. Нет, скорее коршун. Во всяком случае, той породы. Зин, надо его как-то изловить. За него кучу денег отвалят. Надо жратвой отвлечь — и накрыть покрывалом. Они что едят, не знаешь?

— Рыбу вроде, цыплят, коршун ведь. У меня есть куриные сосиски!

— Сойдет, неси, быстро, и покрывало тащи из спальни, а я пока попробую закрыть балконную дверь, чтоб не улетел. Цыпа, цыпа, спокойно, хороший мальчик…

Сева сделал шаг к балкону, прижимаясь спиной к мебели, затем второй, третий. Коршун следил за ним желтым глазом. Севе осталось дотянуться и захлопнуть балконную дверь, но тут птица сорвалась с места и вылетела наружу.

Сева невольно шарахнулся в сторону, таким мощным был бросок небесного пришельца. Сева вышел на балкон и с ужасом увидел, что птица уже вылетает из кухонного окна, и в когтях у нее заветный пакет с деньгами.

— Стой! — завопил Сева. — Стой, стервятник! Отдай деньги, мразь!

В голове промелькнуло, что надо бежать за пистолетом, но тогда коршун мог скрыться бесследно вместе с деньгами, а так, по крайней мере, оставалась надежда проследить его маршрут.

Пока Сева в отчаянии лихорадочно соображал, что можно предпринять, коршун бросил пакет на соседний балкон и стал набирать высоту, а там пропал над крышей.

Сева ринулся к соседям, вдавил палец в кнопку дверного звонка.

— Они вчера уехали, — сообщила Зинаида. — В Турцию на пятнадцать дней.

Сева осмотрел замки. Конечно, если повозиться, то замки можно открыть, но момент был неподходящий — площадка длинная, квартир много, и время такое, что соседи возвращались с работы. А ждать до ночи нельзя, Севе могли позвонить с минуты на минуту и потребовать деньги.

Он снова вышел на балкон, осмотрел карниз, прикинул расстояние. Карниз был достаточно широк.

— Давай веревку, привяжусь и полезу, — пришла Севе в голову логичная мысль.

— Откуда? Нет у меня веревки. Жди тогда, схожу в хозяйственный магазин.

— Некогда ждать, дура стоеросовая! Отойди! Никакой пользы от тебя.

Зина со страхом наблюдала, как муж перелез через перила, потом, прижавшись спиной к стене, стал боком передвигаться по карнизу мелкими шажками, при этом старался не смотреть вниз.

И тут налетел этот проклятый коршун. Сева стал махать руками, пытался защищаться, коршун нападал с клекотом, который звучал странно, как птичий смех. Страшные когти и клюв терзали беспомощную жертву. Лицо Севы было в крови, он держался из последних сил, пытался защитить голову, глаза, наконец не выдержал, сорвался с карниза и с диким воплем полетел вниз. Коршун покружил над падающим, словно хотел проследить, как мозги несчастного брызнут на асфальт, затем снова плавно взмыл к балкону, на котором стояла потрясенная Зинаида.

Женщина попятилась вглубь комнаты, а подлая птица, усевшись на перила, нагадила на пол балкона, нагло подмигнула Зинаиде огненным глазом и лишь после этого исчезла окончательно.

Глава 11

Максим последние два дня плохо выглядел. Он осунулся, под глазами залегли тени. Работа с пианино давалась ему тяжело, ценой страшного нервного напряжения. Голоса из преисподней действовали как психическая атака. Чтобы ее выдержать, надо было обладать железными нервами и олимпийской выносливостью. Каждое утро начиналось с неизбывного кошмара — не было ему конца: композиция должна была охватить весь звукоряд, тогда как заставить каждую струну звучать в лад с другими порой казалось непосильной задачей. Случалось, Максимом овладевала паника, он терял веру в себя, ощущал бессилие и начинал сомневаться в своем таланте.

На стене висел портрет Чайковского. Максим попросил Веренского убрать портрет великого композитора с глаз долой: в минуты депрессии он лишь служил музыканту напоминанием о собственном ничтожестве.

Приступы самобичевания и рефлексии накатывали по-разному: он обвинял себя в том, что оказался несостоятельным, едва пришлось столкнуться с настоящими трудностями. Все, что он делал до сих пор, теперь казалось ему слишком простым. Не велика заслуга играть готовые произведения на идеально настроенных инструментах, или сочинять, когда клавиатура поет под твоими пальцами. Ты попробуй создать красоту из пепла, величие из отчаяния, надежду из последней стадии безумия.

Кабинет, в котором он трудился, с каждым днем приобретал все более зловещие признаки связи с потусторонним миром. Теперь уже нельзя было не только впускать дневной свет, но и включать электричество. Приходилось зажигать свечи, это хоть как-то спасало ситуацию. Плесень захлестнула стены и все предметы, бахромой свисала с потолка. В помещении постоянно было сыро, промозгло, пахло заброшенным погребом. Та же картина наблюдалась в двух примыкающих к кабинету комнатах и в коридоре. Линии всех предметов стали нечеткими, временами текли, ломались, тускнели и снова проявлялись, как зыбкий мираж.

Михалыч все еще воздерживался от присутствия в «экзекуторской комнате», зато Ярик потребовал, чтобы ему разрешили входить к Максиму с проверками. Несмотря ни на что, периоды упадка духа сменялись творческим озарением, и тогда молодой композитор забывал обо всем на свете, не чувствовал холода, усталости, не замечал течения времени, рези в глазах, боли в позвоночнике. Случалось, он доводил до полного истощения все свои волевые и физические возможности; Ярику приходилось утаскивать его силой, либо друг сам падал замертво ему на руки, когда становилось совсем невмоготу.

После таких сеансов Максима приходилось отогревать, растирать, отпаивать горячим чаем, приводить в чувство всеми доступными средствами. Измученный сочинитель засыпал на несколько часов, во сне бредил, Михалыч слушал и мрачнел все больше:

— Поражаюсь, как он держится до сих пор. Любой на его месте давно бы сломался. Я не ошибся с выбором, хоть это радует, но сможет ли он выдержать до конца?

— Михалыч, ты мне зубы не заговаривай, — показал кулак Ярик. — Парень совсем извелся. Я его таким тебе отдал?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация