И тут Шеридан вспомнила, что в последнее время на нее как-то
странно поглядывают, особенно мужчины. С вожделением? Отец просто не заметил,
что у нее уже бугорками набухли груди, которые Шерри не удавалось скрыть даже
под плотно застегнутой курткой.
Еще тетя сказала, что она, как гулящая девка. Гулящая?
Шеридан сдвинула брови, пытаясь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах
она слышала эти слова. Кажется, гулящая — это что-то вроде проститутки… Шлюхи.
Ага, значит, гулящая шлюха! Так вот на кого похожа Шеридан! К горлу девочки
подступил ком. Тетя Корнелия права. Во всем права. Но хуже всего то, что мама
стала бы ее стыдиться.
Шеридан так и стояла, не в силах сдвинуться с места. И вдруг
услышала, что тетя хочет оставить ее у себя, в приличном доме, и дать ей
надлежащее воспитание, а отец протестует, но как-то неуверенно. Как только
голоса в соседней комнате смолкли, Шерри бросилась к двери и с шумом распахнула
ее, зацепившись за дурацкую подставку для ног.
— Нет, папа, не соглашайся! Не оставляй меня здесь!
Пожалуйста!
Видя, что тетка загнала отца в угол и он в полном
изнеможении, Шеридан прижалась к нему и обвила его шею руками.
— Пожалуйста, я надену женские ботинки, расчешу волосы,
сделаю все, что ты хочешь, только не оставляй меня здесь.
— Не надо так, дорогая, — проронил он, и девочка поняла, что
вопрос не подлежит обсуждению.
— Я хочу быть с тобой, Рафи и Спящей Собакой! Только с вами,
что бы она тут ни говорила!
Шеридан, как заведенная, повторяла эти слова и на следующее
утро, когда отец уезжал.
— Ты и оглянуться не успеешь, как я за тобой приеду, —
сказал он уверенно. — У Рафи есть неплохая задумка. Мы заработаем кучу денег и
все вместе приедем за тобой через год, ну самое большее — через два. К тому
времени ты будешь уже совсем взрослой. Мы отправимся в Шервинз-Глен, и я
построю там великолепный дом, как и обещал тебе, радость моя. Вот увидишь.
— Мне не нужен великолепный дом, — плакала навзрыд Шеридан,
переводя взгляд со Спящей Собаки на Рафи, мрачного и красивого, и снова на
индейца, стоявшего с бесстрастным лицом. — Мне нужны только ты, Рафи и Спящая
Собака!
— Говорю же тебе, Шерри, не успеешь оглянуться, как я
вернусь, — твердил отец, будто не слышал ее рыданий, глядя на нее со своей
теплой улыбкой, перед которой не могла устоять ни одна женщина. И на прощание,
чтобы утешить ее, добавил:
— Ты только представь, как будет поражен Рафи, когда увидит
перед собой прекрасную молодую леди… в юбке… обученную разным там…
премудростям.
Не успела Шеридан и рта раскрыть, как он высвободился из ее
цепких рук, надел шляпу и, отступив на шаг, посмотрел на Корнелию.
— Деньги буду высылать при первой же возможности. Корнелия
молча кивнула с видом королевы, принимающей подаяние от простолюдина, но это
нисколько не обидело Патрика.
— Кто знает, — сказал он с лукавой улыбкой, — может, мы тебя
увезем в Англию. Будешь жить Под носом у эсквайра Фарадея и вести хозяйство в
доме, куда большем, чем у него? Неплохо, а? Помню, в гостиной постоянно толпились
твои поклонники, но ни один из них, — с насмешливой улыбкой добавил Патрик, —
не был достоин тебя. Не правда ли, Нелли? Может, с возрастом они стали лучше?
Шеридан, боясь зареветь, как маленькая, во все глаза
смотрела на отца, лишь пожимавшего плечами в ответ на суровое молчание тети. Но
вот он крепко обнял Шерри.
— Пиши мне! — В голосе девочки звучала мольба.
— Обязательно.
Отец уехал. И тогда Шерри медленно повернулась и посмотрела
на женщину с бесстрастным лицом, разбившую ей жизнь, свою единственную
родственницу. Ее серые глаза наполнились слезами, и она очень спокойно и очень
четко произнесла:
— Как бы я хотела… чтобы мы сюда никогда не приезжали, чтобы
я никогда тебя не видела! Я тебя ненавижу.
Вместо того чтобы дать Шерри вполне заслуженную оплеуху,
тетя Корнелия, презрительно глядя ей прямо в глаза, сказала:
— Других слов я от тебя и не ждала, Шеридан. И ты
возненавидишь меня еще больше, пока я буду идти к своей цели. Я же никакой
ненависти к тебе не питаю. А сейчас, прежде чем начать наши уроки, давай попьем
чайку.
— Чай я тоже ненавижу, — сообщила Шеридан, вздернув
подбородок и так же презрительно глядя на тетку. Как же они были сейчас похожи!
От Корнелии это не ускользнуло, однако Шеридан подобное и в голову не могло
прийти.
— Такой взгляд, дитя мое, я сама давным-давно отработала, и
он на меня не действует. В Англии он сослужил бы тебе хорошую службу, будь ты
признанной внучкой эсквайра Фарадея. Но здесь, в Америке, никому нет дела до
родственников высокомерного эсквайра. Здесь мы — нищие, которые всячески
скрывают свою нищету. Здесь я учу этикету детей, чьих родителей раньше и не
заметила бы, и даже считаю, что мне повезло с работой. Я не устаю благодарить
Господа за то, что у меня есть уютный домик, и не оглядываюсь на прошлое.
Фарадеи никогда не жалуются на судьбу, не ропщут. Запомни это. Я тоже не
жалуюсь. Напротив. Мне не надо теперь никому угождать. По утрам я спокойно
просыпаюсь и не жду очередных неприятностей. Веду нормальную, достойную жизнь.
Закончив эту тираду, Корнелия отступила на шаг и, криво
усмехнувшись, смерила взглядом племянницу, неподвижно стоявшую перед ней.
— Дорогая моя! Если хочешь чего-то добиться, не смотри на
меня высокомерно, не задирай нос, держи себя скромнее. Именно так я поступила
бы на твоем месте.
Не будь Шерри так тоскливо и горько, она рассмеялась бы. Со
временем она опять научилась смеяться — так же, как научилась латыни и светским
манерам. Тетя упорно шла к своей цели. Она обучала Шеридан всему, что знала
сама. И вскоре девочка поняла, что ее суровая, педантичная тетя заботится о
своей непутевой племяннице и даже любит ее по-своему. Обида постепенно прошла,
и Шеридан преуспевала в учебе. Скуку и монотонность ее новой жизни, из которой
исчезли дикие скачки верхом, конь в яблоках и веселье под звездным небом,
скрашивало чтение. Здесь запрещалось даже переглянуться с мужчиной, а
заговорить с незнакомцем считалось почти преступлением. Петь разрешалось только
в церкви, и безвозмездно. Нелегко было Шеридан после бурной, полной приключений
жизни вести столь унылое существование. Учиться наливать чай, держа чайник под
определенным углом, класть на надлежащее место вилку и нож после еды. Однако
тетушка постоянно твердила: «Манеры в нашем положении — единственное, чем мы
можем гордиться».
Шеридан в этом убедилась, когда ей исполнилось семнадцать
лет и тетя пригласила в гости миссис Эдли Рейберн, директрису школы, в которой
преподавала. Облаченная в скромное коричневое платье, с уложенными в аккуратный
пучок волосами, скрепленными наколкой, собственноручно вышитой Шеридан, девушка
была представлена почетной гостье. Та на мгновение задержала взгляд на лице и
прическе Шеридан, что с недавних пор вошло в привычку у горожан. Еще несколько
лет назад юная Шерри, непосредственная и к тому же плохо воспитанная, либо
смущенно потупилась бы, либо надвинула на глаза шляпу, либо вызывающе спросила,
с какой стати миссис директриса на нее пялится.
