И она улыбнулась Шерри, пока Кольфакс раздавал рюмки с вином
остальным гостям.
— С кем же вы помолвлены, мисс Ланкастер? — весело
поинтересовалась она, подвигая к себе чашку шоколада.
— Со мной, — как ни в чем не бывало, без обиняков ответил
Стивен. Воцарилась тишина. Не будь ситуация столь трагичной, Стивен
расхохотался бы, глядя на произведенную его заявлением реакцию.
— С… тобой? — переспросила мать, близкая к обмороку,
отодвинула чашку и схватила с подноса рюмку. Брат, сидевший справа от Стивена,
удивленно уставился на него, а невестка застыла с рюмкой в вытянутой руке,
словно собиралась произнести тост. Кольфакс сочувственно смотрел то на старую
герцогиню, то на Шерри, а Николае Дю Вилль сосредоточенно рассматривал обшлаг
рукава, видимо, проклиная себя за то, что оказался в этот момент здесь.
Оторвав наконец взгляд от своих пребывавших в шоке
родственников, Стивен посмотрел на Шерри Она сидела, понурившись, испытывая
стыд и обиду, оскорбленная поведением своих будущих родичей, явно презиравших
ее. Стивену ничего не оставалась, как приободрить ее хоть чуть-чуть. Он слегка
сжал ее руку и сказал первое, что пришло в голову.
— Вы ведь не хотели объявлять о нашей помолвке до встречи с
моими родными. — И улыбнулся для большей убедительности. — Поэтому у них такой
удивленный вид.
— У нас такой удивленный вид потому, что мы удивлены, —
сурово произнесла мать, посмотрев на него как на безумного. — Когда вы успели
встретиться? Где? Ты же не был в…
— Я отвечу на все твои вопросы через минуту, — прервал он
мать, не успевшую, к счастью, проговориться, что он уже много лет не был в
Америке. — Вы очень бледны. Не хотите ли подняться наверх и прилечь? —
повернувшись к Шерри, мягко спросил Стивен.
Шерри мечтала убежать из гостиной, где царила напряженная
атмосфера, но боялась упустить момент, когда эта странная ситуация разъяснится,
и сказала:
— Нет, я… пожалуй, мне лучше остаться.
Стивен вглядывался в ее полные страдания серебристые глаза и
думал о том, каким счастливым оказался бы для нее момент объявления помолвки,
не загуби он ее жениха, пусть и незавидного. Как бы то ни было, они любили друг
друга, и, конечно же, семья Берлтона не обошлась бы с ней подобным образом.
— В таком случае я поднимусь наверх и лягу в постель, —
поддразнивая ее, сказал Стивен, — а вы оставайтесь и объясняйте моим родственникам,
что я… сентиментальный идиот… пошел у вас на поводу и до сих пор не сообщил им
о нашей помолвке.
У Шерри будто камень с души свалился.
— О! — Девушка смущенно рассмеялась, обведя всех глазами. —
Так вот оно что!
— А вы разве не знали? — вырвалось у герцогини. Насколько
Стивен помнил, это был первый случай, когда мать потеряла самообладание.
— Нет, не знала. Видите ли, у меня потеря памяти, — ответила
Шерри так смело и так вежливо, что у Стивена от умиления стеснило грудь. —
Заболевание причиняет мне ужасные неудобства, но оно, к счастью, не
наследственное, уверяю вас, я потеряла память после травмы, полученной мною на
пристани, вблизи корабля…
Она умолкла, не договорив, потому что Стивен поднялся и
заставил ее последовать его примеру, предотвратив тем самым град вопросов,
грозивших обрушиться на нее в ту же минуту.
— Вы устали, и Хью Уайткомб снимет мне голову, если к его
приезду у вас на щеках не будет здорового румянца. Позвольте мне проводить вас
до спальни. Пожелайте всем доброй ночи, прошу вас.
— Всем доброй ночи, — произнесла Шерри с застенчивой
улыбкой. — Лорд Уэстморленд так заботится обо мне!
Уже уходя, она заметила по взглядам, которыми ее провожали,
что все находят ее в высшей степени странной, и только Николае Дю Вилль смотрел
ей вслед с легкой улыбкой, видя в ней, вероятно, не просто экстравагантную
девицу, а что-то более интересное. Еще долго после того как Шерри, закрыв дверь
спальни, села на кровать, одолеваемая массой ужасных сомнений и не имеющих
ответа вопросов, перед ней стояло улыбающееся лицо Николаев Дю Билля. Он словно
хотел ободрить ее.
Глава 20
Когда через несколько минут Стивен вернулся в гостиную, на
него молча уставились четыре пары глаз, и как только он опустился в кресло, родственники
буквально засыпали его вопросами. Первыми в один голос заговорили женщины.
— Что за несчастный случай? — спросила мать.
— Что за корабль? — вторила ей невестка. Стивен выжидающе
посмотрел на брата, но тот, бросив на Стивена взгляд и подняв брови, не стал
задавать вопросов, лишь сухо сказал:
— Пожалуй, я не могу спокойно отнестись к поразительному
открытию, что ты просто идиот, и не только сентиментальный, но еще и
заботливый.
Николае Дю Вилль от вопросов деликатно воздержался, хотя,
видимо, догадывался, что Стивен попал в щекотливое положение, и сам по себе
этот факт его забавлял. Раздосадованный, Стивен подумал было предложить Дю
Виллю карету, но это было бы слишком бесцеремонно по отношению к давнему другу
Уитни, кроме того, мать Стивена, гордая и надменная, ни за что не позволила бы
себе при нем закатить истерику, к которой впервые в жизни была близка.
С удовлетворением констатировав, что все жаждут узнать
правду, Стивен откинулся в кресле и, возведя глаза к потолку, заговорил, едва
сдерживая волнение:
— Сцена, свидетелями которой вы только что стали, не что
иное, как беспрецедентный фарс. Все началось с аварии, случившейся из-за меня с
моим экипажем и повлекшей за собой целую цепочку событий, о которых я и
собираюсь вам рассказать. Жертвами этих событий оказались Чариз Ланкастер, вы
только что ее видели, и ее погибший жених, молодой барон Артур Берлтон.
С противоположного конца гостиной донесся взволнованный
голос Уитни:
— Артур Берлтон — неисправимый шалопай, я хотела сказать,
был неисправимым шалопаем.
— Допустим, — согласился Стивен, коротко вздохнув, — но они
любили друг друга и собирались вступить в брак. И Чариз Ланкастер вовсе не
женщина легкого поведения и не коварная охотница за богатым женихом, заманившая
меня в свои сети, как это вам показалось, а невинная, достойная жалости и
сочувствия жертва моей безответственности и обмана…
Когда Стивен, окончив рассказ, ответил на вопросы, в комнате
воцарилось молчание. Все пытались переварить услышанную информацию, а Стивен
отпил из бокала шерри, словно хотел утопить в вине мучившее его чувство вины.
Первым заговорил брат.
— Берлтон сам виноват в своей смерти. Напился до положения
риз и угодил под колеса. А тут еще туман, ничего не видно.
