Кольфакс заметил, как помрачнел господин, и заволновался:
как бы его милость не изменил из-за этого письма свои планы на вечер.
— Осмелюсь сказать, что ни разу не видел мисс Ланкастер
такой красивой, как сегодня, когда она отправлялась на бал в Альмак. А с каким
нетерпением она ждала своего дебюта! — Этими последними словами, произнесенными
с особым выражением, Кольфакс хотел напомнить графу, что его присутствие на
балу в Альмаке было жизненно важным для Шерри, которую Кольфакс очень любил.
Медленно складывая письмо, Стивен смотрел мимо дворецкого;
мысли его витали где-то далеко, и видно было, что ему сейчас не до Альмака. Ни
слова не сказав, Стивен размашисто зашагал к карете.
— Боюсь, новости не из приятных, — обратился Кольфакс к
Ходжкину, помощнику дворецкого, беспокойно шагавшему из угла в угол по холлу. —
Скорее всего, просто ужасные, — поколебавшись, добавил он, ибо считал, что
строить предположения ниже его достоинства. Однако любовь к прелестной
американке взяла верх над его постоянной заботой о собственном достоинстве, и
он продолжал:
— Письмо адресовано покойному лорду Берлтону… И, возможно,
никак не касается мисс Ланкастер.
Глава 31
Расположенный на площади Сент-Джеймс за темно-зеленым
навесом, простиравшимся от парадной двери до улицы, клуб Стрэтмор был рассчитан
на узкий круг избранной знати, предпочитавшей шумным, залитым светом игорным
домам Брука и Уайта, где подавали безвкусную вареную дичь, бифштексы и яблочные
торты, заведение более роскошное, с изысканными яствами.
В отличие от игорных домов Брука, Уайта и Уотьера Стрэтмор
был основан и принадлежал ста пятидесяти именитым особам, а не какому-нибудь
там владельцу. Членство в нем передавалось по наследству и было строго
ограничено потомками его основателей. Их совершенно не интересовали приносимые
заведением доходы. Клуб был для них своего рода крепостью, где они могли делать
огромные ставки в карточной игре, обмениваться короткими замечаниями, не
опасаясь, что из-за шума не услышат друг друга, и заказывать любые деликатесы,
приготовленные французскими и итальянскими поварами. Здесь все зиждилось на
осторожности и взаимном согласии. Слухи о баснословных выигрышах и проигрышах за
ломберными столиками распространялись с быстротой пожара по всему Лондону. Но
за пределы Стрэтмора не выходило ни полслова о делавшихся там буквально
астрономических ставках. Зато в самом клубе сплетни передавались из уст в уста
и из залы в залу с поразительным рвением и сугубо мужским сладострастием.
Никто из посторонних, даже в сопровождении членов клуба, не
мог пройти дальше мраморных колонн у парадного входа, что привело в бешенство
Брамела, в то время весьма популярного во всех фешенебельных мужских клубах
Лондона.
Самому Принни отказали в членстве, поскольку он не являлся
потомком одного из основателей клуба, и принц-регент реагировал так же бурно,
как и Брамел, с той лишь разницей, что не обладал здравым смыслом и даром
предвидения последнего. Поэтому он основал свой клуб, с двумя королевскими
поварами и по имени одного из них назвал свое заведение «Уотьер». Однако
принцу-регенту не удалось создать в своем клубе атмосферу сдержанного
достоинства, полной недоступности и скромной элегантности, царившей в
просторных залах Стрэтмора.
Рассеянно кивнув управляющему, который приветствовал его
поклоном у парадной двери, Стивен прошел через две залы с дубовыми панелями, не
замечая посетителей, которые либо беседовали, расположившись в удобных, обитых
темно-зеленой кожей креслах с высокими спинками, либо сидели за ломберными
столиками. В следующем зале, к великой радости Стивена, почти не было
посетителей, и он сел за столик, где оказалось три свободных места. Уставившись
на пустой камин, он размышлял над содержавшейся в письме информацией, собираясь
принять важнейшее в своей жизни решение.
И чем больше размышлял, тем ближе подходил к решению,
которое считал единственно правильным.
За каких-нибудь полчаса мрачное настроение Стивена сменилось
задумчивым, потом философским и, наконец, радостным. Еще до письма Стивен не
сомневался в правильности своих намерений, но теперь просто обязан был
действовать, не опасаясь при этом уронить свою честь и достоинство. С той самой
минуты, как он предложил Шерри право выбора жениха, он не переставал об этом
жалеть. А как ревновал, когда она похвально отозвалась о Дю Вилле! И вообще
неизвестно, что бы он мог натворить, увидев у себя дома кандидатов в женихи. И
если бы один из них, обезумев от страсти, отважился попросить ее руки, Стивен,
не раздумывая, вышвырнул бы его на улицу.
Стивен мог бы смотреть на Шерри часами, и ему стоило
большого труда не ласкать ее, когда она оказывалась рядом. А когда уходила, он
непрестанно думал о ней. Шерри тоже тянулась к нему. С самого начала. И хотя
притворялась сейчас равнодушной, наверняка бросилась бы ему в объятия, прояви
он хоть немного настойчивости.
Вдруг он услышал голос брата.
— Извини, если я помешал оживленной беседе, которую ты
ведешь сам с собой, — пошутил Клейтон, — может, продолжишь ее со мной или
предпочтешь сыграть в карты?
На столе перед ним стоял полупустой стакан, а в зале уже
было полно народу.
Вскинув брови, Клейтон ждал, когда Стивен заговорит, но
Стивен молчал, откинувшись в кресле. Да, нельзя тянуть с этим делом. Стивену не
хотелось думать о сложностях, все виделось ему в радужном свете.
— Я предпочел бы поговорить, а карты подождут, — сказал он
наконец.
— Я сразу это понял и Уэйкфилд с Хоторном тоже. Они
предлагали нам сыграть, когда ты сидел, ничего не замечая, погруженный в свои
мысли.
— Я в самом деле их не видел, — признался Стивен, ища
взглядом друзей, которых ненароком обидел. — Где они?
— Убитые горем, пытаются найти утешение в фараоне. —
Несмотря на легкомысленный тон, Клейтон понимал, что брат чем-то очень
озабочен, и после некоторого молчания спросил:
— Итак, кто предложит тему для беседы, ты или я?
Вместо ответа Стивен вытащил из кармана злополучное письмо и
сказал:
— Вот что мучает меня в данный момент. — Он протянул брату
письмо и банковский чек на очень скромную сумму. Клейтон развернул письмо и
начал читать.
«Уважаемая мисс Ланкастер, Посылаю это письмо Вашему мужу,
чтобы он подготовил вас к печальному известию.
С глубоким прискорбием сообщаю Вам о смерти моего друга,
Вашего отца. Я был рядом с ним до конца и ради Вашего же блага должен сказать,
что он раскаивался в том, что допустил множество ошибок в Вашем воспитании и
избаловал Вас.
Он хотел, чтобы Вы учились в лучших школах и сделали
блестящую партию. Обеспечил Вам приличное приданое и истратил на это все, что
имел, а остальное заложил. Прилагаю банковский чек, где указана стоимость
оставшегося у него имущества, известного мне.
