— Все, что мне нужно, дорогая, — усмехаясь говорил отец, —
это длинная полоса везения за правильно выбранным игорным столом. Было время,
когда я выигрывал по-крупному, и оно снова придет. Нутром чую.
И Шеридан верила, потому что отец ни разу ей не солгал. Так
они переезжали с места на место, беседуя то о самых тривиальных вещах, обсуждая
тетушек с их привычками, то о сотворении мира и других серьезных проблемах. Их
бродячий образ жизни многим казался странным.
Шерри он поначалу не нравился, даже пугал ее, но скоро она
привыкла и полюбила его.
Раньше она и представить себе не могла, что за их фермой и
лугом есть какой-то другой мир. Теперь же за каждым поворотом открывалось
что-то новое. А какие интересные люди встречались по пути! Одни направлялись в
такие экзотические места, как Миссисипи или Огайо, и даже в Мексику! Другие
возвращались оттуда.
От них Шеридан узнала об удивительных странах с
удивительными обычаями и столь же удивительным образом жизни. А поскольку и
Шеридан, и ее папа были добры и приветливы, многие путешественники, не желая с
ними расставаться, двигались с той же скоростью, что и фургон Бромлеев. И
Шеридан затаив дыхание слушала рассказы негритянской четы Изикьела и Мэри об
Африке. Там, кстати, их звали совсем по-другому. Имена изменить нетрудно, чего
не скажешь о крутых завитках черных волос и черной коже, блестящей и гладкой.
Они научили девочку своим песням, непохожим на те, что пела она, несколько
монотонным, но в то же время поднимающим настроение.
Через год после того, как они расстались с неграми, одним
пасмурным зимним днем им встретился старый индеец с глубокими морщинами на
дубленом лице. Под ним был конь в яблоках, резвый и молодой, полная
противоположность всаднику.
После долгих уговоров он привязал коня к заднему борту
фургона, забрался внутрь и, когда Шеридан спросила, как его зовут, сказал, что
Спящая Собака. В ту ночь, сидя у костра, он по просьбе девочки спел индейскую
песню, казалось, состоящую из одних гортанных звуков, и при этом, как бы
аккомпанируя себе, хлопал ладонями по коленям. Шеридан с трудом сдержала
улыбку, чтобы не обидеть его, однако индеец это заметил, сразу умолк, и глаза
его сузились.
— А сейчас, — сказал он повелительным тоном, — ты спой.
Шеридан теперь было так же привычно петь песни с путешественниками у костра,
как и беседовать с ними. И она, не раздумывая, запела ирландскую песню, которой
ее выучил папа, — о страданиях юноши, потерявшего возлюбленную. И вдруг, в
самом трагическом месте. Спящая Собака издал какой-то странный, похожий на
смешок звук. От быстрого взгляда Шеридан не ускользнуло появившееся на лице
индейца изумление. Она поняла, что на этот раз он с трудом сдерживает смех, и
оборвала пение.
— Слезы, — изрек индеец тоном превосходства, ткнув в нее
пальцем, — удел женщин.
— О, — с досадой возразила Шеридан, — ирландцы, наверное,
так не считают, потому что в их песнях мужчины плачут. Этой песне меня научил
папа, а он ирландец. — И она взглянула на отца, ища поддержки. — Ведь мужчины у
нас на родине плачут, правда, пап?
В глазах отца заплясали смешинки, он выплеснул остатки
кофейной гущи в костер и ответил:
— Ну видишь ли, дорогая, если согласиться с тобой, мистер
Спящая Собака будет всю жизнь думать, что Ирландия — страна печали, что все
мужчины там плаксы и рукава у них насквозь промокли от слез. Ничего хорошего,
верно? Если же не согласиться, ты сочтешь своего папу лгуном, а песню, которой
я тебя выучил, лживой. Тоже не годится.
И, заговорщически подмигнув ей, он сказал.
— А что, если ты перепутала слова и в песне поется об
итальянцах, а не об ирландцах?
Дело в том, что, путешествуя уже целых три года, они играли
в игру» А что, если…», которую сами придумали, и сейчас она была как нельзя
кстати. Иногда вопросы бывали довольно серьезные:» А что, если конь захромает»
или же: «А что, если явится фея и предложит загадать желание», но независимо от
вопроса выигрывал тот, кто быстрее всех давал исчерпывающий ответ.
Шеридан это почти всегда удавалось. И отец не без гордости
заявлял, что ему за ней не угнаться.
На какой-то момент девочка, сдвинув брови, задумалась, а
затем с веселым смешком объявила о своем решении.
— Самое лучшее — притвориться, будто у тебя срочное дело, и
таким образом уйти от ответа. Что бы ты ни сказал, попадешь в неловкое
положение.
— Ты права, — рассмеялся отец и вежливо пожелал Спящей
Собаке доброй ночи. Веселая словесная перепалка не вызвала и тени улыбки у
стоического индейца, зато сквозь пламя костра он бросил на Шеридан долгий,
внимательный взгляд, поднялся и, не проронив ни слова, отправился ночевать в
лес.
На следующее утро Спящая Собака предложил Шеридан
прокатиться на его коне, и она сразу заподозрила, что удостоилась такой чести лишь
потому, что индеец предпочел ехать с комфортом в фургоне, вместо того чтобы
трястись на лошади, однако признаться в этом ему было неловко.
Шеридан, никогда не ездившая верхом, если не считать катания
на дряхлой кляче, тащившей их фургон, не без трепета оглядела прекрасного
резвого коня и уже хотела отказаться, когда встретила насмешливый взгляд
индейца. С притворным сожалением девочка сообщила, что у них нет седла, на что
Спящая Собака, теперь уже с презрением, заявил, что индейские девушки, как и мужчины,
не пользуются седлами.
Он продолжал смотреть на нее с вызовом, видимо, догадываясь,
что она трусит. Этого Шеридан не могла стерпеть. Уж лучше она рискнет жизнью,
чем позволит какому-то старику презирать ее, а заодно и всех ирландских детей.
И Шеридан с решительным видом подошла к индейцу и взяла у
него повод. Он и не собирался подсадить ее. Тогда она, подведя животное к
фургону, залезла внутрь и, подтянувшись, села на коня.
Боже, и зачем только она это сделала! Земля показалась ей
слишком далекой и очень-очень жесткой. Она пять раз падала, чувствуя, что
индеец и его норовистый конь смеются над ней. А на шестой так разозлилась и от
своих неудач, и потому, что ныло все тело, что уцепилась за повод, подскочила,
изо всех сил дернула коня за уши, обозвав его дьяволом по-немецки, поскольку
слышала это слово от немецкой четы, ехавшей в Пенсильванию, и уселась наконец
верхом. Ей не понадобилось много времени, чтобы понять, что индейским коням по
душе больше грубость, чем робость: животное перестало брыкаться и вставать на
дыбы и пошло мягкой, спокойной рысью.
В тот вечер у костра, наблюдая, как готовит ужин отец,
Шеридан, мучаясь от боли в спине, изменила позу, невольно встретившись взглядом
со Спящей Собакой, впервые с того момента, как днем ранее привязала коня к
фургону.
Вместо того чтобы прямо сказать, что ей недостает ловкости
индейских девушек. Спящая Собака пристально смотрел на нее в свете
колеблющегося пламени костра и вдруг ни с того, ни с сего спросил:
