Энни почувствовала подступающие слезы. Она не смогла сдержать их, и они покатились по щекам.
Увидев это, Бен привлек ее к себе и вытер их.
– Энни, плакать нет причин.
– Да нет же, есть причины. Я ничего не понимаю, Бен. Но я не свихнулась. И Уин мне не приснился. Нет.
– Я знаю. — Он вздрогнул и оглянулся, потом взял картину под мышку.
Бен потянул Энни за руку. Та была холодна как лед.
Голосом, хриплым от волнения, он сказал:
– Пойдем, Энни. Пора возвращаться в дом.
Ни единого слова не было произнесено между ними, пока они шли через заросший сад, потом через патио на кухню. Когда они оказались внутри, Бен положил картину на стойку, и они вместе молча смотрели на нее.
И только тогда они заметили, что зажегся свет, загудел холодильник, на стене затикали часы.
Энни взглянула на циферблат.
– Семь сорок пять, чуть больше. — Она повернулась к Бену. — Не то ли это время, когда ударил первый гром?
Он кивнул.
– Мистер Гэбриел сказал мне, что сегодня пятница. — Я думала, он ошибается. Но теперь, после всего, я ни в чем не уверена.
– Есть один способ проверить. — Бен достал телефон, услышав сигнал, набрал номер. Голос на другом конце линии что-то монотонно произнес.
Выключив телефон, Бен задумался.
– Ну? — Энни ждала.
Он повернулся к ней.
– Все так, как он сказал. Сегодня пятница, двадцать третье апреля, семь сорок пять. Прогноз погоды на уик-энд — ясно, солнечно, не по сезону тепло.
Энни пришлось протянуть руку к стойке, чтобы сохранить равновесие. Нет, это невозможно. Этого не могло быть. Она приложила руки к вискам, чтобы успокоить нервы, ее начало трясти.
Ей вдруг стало так страшно, как не было никогда в жизни. Этого не было. Ничего этого не было.
Она с криком выбежала из комнаты и помчалась вверх по лестнице. Вскоре она спустилась, одетая в свои джинсы и свитер, — сухие и нетронутые дождем, какими они и были, когда она в первый раз повесила их в гардеробную.
В одной руке у нее была ее сумочка, в другой — дорожная сумка. Она знала, что если заглянет в холодильник, то обнаружит продукты, которые распаковала накануне. И все они будут нетронуты.
Бен стоял там, где она оставила его, и все глядел на портрет. Цвет его лица, заметила она, был таким же бледным, как и у нее. Гнев и замешательство читались в его глазах.
– До свидания, Бен.
Он посмотрел на нее и с трудом сфокусировал зрение.
– Куда ты собралась, Энни?
– Домой. Назад, в Транквилити. Я… позвоню твоей матери в понедельник со своими рекомендациями.
Он кивнул, все еще слишком потрясенный, чтобы ответить.
Она подошла к двери, открыла ее, обернулась. Бен, казалось, не замечал ее. Его внимание было приковано к портрету. Она увидела, что его руки сжаты в кулаки.
Она закрыла дверь и направилась к машине. Забравшись внутрь, повернула ключ, и двигатель загудел. Когда она ехала по извилистой ленте подъездной дороги, ее глаза наполнились слезами, и ей пришлось яростно мигать, чтобы продолжить свой путь к шоссе. Я плачу не из-за Бена Каррингтона, говорила она себе. Я плачу, потому что… потому что почти поверила в сказку, в то, что можно «жить с тех пор долго и счастливо». Но как же призрак? Она встряхнула головой. Это уже значит задавать слишком много вопросов. Если только она не начала сходить с ума, конечно.
Ей был необходимо, отчаянно необходимо, провести остаток уик-энда в Транквилити. Вернуться в реальный мир. Делать то, что у нее лучше всего получается. Работать.
– Привет, Энни. — Шелли подняла глаза, когда дверь офиса открылась. — Я думала, ты собираешься провести уик-энд в «Уайт Пайнс».
– Доброе утро, Шелли. — Энни поставила свой ноутбук на стол, тщательно стараясь избегать глаз подруги, и принялась доставать бумаги из дипломата. — Я… решила не оставаться. Просто съездила туда, изучила место, потом вернулась.
– Жутковатое место, да? — Шелли налила кофе и поставила чашку на стол Энни, потом посмотрела на нее долгим добрым взглядом. — Тебе действительно нужно некоторое время отдохнуть. Могу поспорить, ты работала всю ночь.
Энни пожала плечами и была рада, когда Шелли отвернулась, чтобы ответить на телефонный звонок. Через несколько минут она уже просматривала на компьютере накопившуюся электронную почту.
– Энни, — Шелли положила руку на телефонную трубку. — Звонит Мелвин Джейкс из фотомагазина. Он сказал, что пленка, которую ты оставила ему, совершенно пустая. Он спрашивает, не хочешь ли ты принести ему свой фотоаппарат, чтобы он мог проверить его.
Неудивительно, подумала Энни, если учесть, с чем пришлось иметь дело.
– Скажи, я зайду к нему завтра.
Когда почтальон принес пачку писем, Энни поблагодарила его и принялась их разбирать. Она даже не удосужилась оторвать глаза от бумаг, когда дверь открылась еще раз.
Медленно поднять голову ее заставил голос Бена.
– Тебя было довольно легко найти. Все в Транквилити знают Энни Тайлер.
– Бен. — Краем глаза она увидела, как у Шелли отвисла челюсть. И не удивительно. Он выглядел преуспевающим юристом — весь, до последней нитки. Идеально сшитый темный костюм. Модный галстук. Итальянские туфли. — Я думала, ты к этому времени уже будешь в Нью-Йорке.
– Да. Я тоже так думал. Более того, я уже ехал в аэропорт. Потом понял, какая это будет ошибка.
– Ошибка?
Он смотрел на нее так, как тогда в бухточке у залива. Так, как он смотрел на нее на портрете.
Но ведь пикника в бухточке никогда не было. И портрет был такой же ненастоящий, как и мужчина, который флиртовал с ней в конюшне.
Она должна все время напоминать себе от этом.
Бен положил руки на ее стол, наклонился так, что его глаза оказались на одном уровне с ее глазами.
– В этот уик-энд нам сделали очень необычный подарок, Энни, а мы чуть не отказались от него.
– Ты хочешь сказать, что наваждение и массовая истерия — это то, за что мы должны быть благодарны?
– Ты так думаешь? Энни, мы не страдаем от наваждения и массовой истерии. Уин действительно был там.
Он увидел, как она глянула на подругу, потом в сторону. Ради Энни он понизил голос:
– Шторм, время, которое мы провели вне остального мира, даже портрет — все это реально. Мы вместе испытали это.
Она отодвинулась от стола и встала.
– Я не хочу говорить об этом, Бен.
– Но тебе придется, хочешь ты этого или нет.
Энни уже качала головой, собираясь отвернуться, когда он обошел вокруг стола, загородив ей дорогу.
