— Я всегда считал, что это классический калифорнийский город, — сказал Гэри, сбрасывая скорость, когда в самом центре города они проезжали через испанскую миссию, насчитывающую сотни лет; вокруг стояли разнообразные дома викторианской эпохи и современные здания. — Все здесь кричит о Калифорнии.
— Ты родился в Калифорнии? — спросила Алекс.
Он покачал головой:
— В Кливленде. И открыл чудеса Запада только в колледже. Но я вылетел после первого же семестра, скооперировался с командой и создал джаз-оркестр. А ты, Алекс? Ты здесь родилась?
Она кивнула.
— Я так и думал.
— Почему?
Он пожал плечами:
— У тебя такой вид — калифорнийский.
— Калифорнийский вид?
Гэри бросил на нее взгляд:
— Просто видно, что ты здесь хорошо себя чувствуешь. Будто на тебя не производят впечатления все эти знаменитости, и большие дома, и роскошь.
— Да, наверное, ты прав. — Она помолчала, размышляя. — Когда я была маленькой, родители возили меня в песчаные дюны. — Алекс отвернулась и уставилась в окно. — Отец устроил нам сюрприз — пикник. Мы прошли пешком много миль по песчаным пляжам, пока не остановились в укромной океанской бухточке.
Странно, она много лет не думала об этом. Откинулась на спинку и стала вспоминать. Отец с матерью играли и смеялись, как дети, а после пикника пошли рука об руку к машине. Меньше чем через год родился ее младший брат. Неужели это было тогда?..
— О чем ты думаешь?
Когда Алекс повернулась к нему, Гэри показалось, что ее щеки порозовели.
— Нет, ни о чем. Просто пытаюсь все рассмотреть. Мы скоро остановимся, чтобы поесть?
— Да, что-нибудь перехватим. Скажи, когда заметишь какую-нибудь забегаловку. Мне не хочется терять время в ресторане. Хотелось бы приехать в Кармел вовремя, чтобы еще порепетировать перед вечерним выступлением.
Через час они поглощали жареный картофель с гамбургерами и запивали их кока-колой, продолжая катить по шоссе.
— Я все хотел спросить. — Гэри бросил в рот несколько жареных ломтиков. — Где ты научилась гак петь?
— Наверное, просто само получилось.
Он оторвал взгляд от дороги, чтобы взглянуть на нее.
— Не-а, дорогая. Только не так, как ты поешь. В первый раз, как ты открыла рот, похоже было, что ты репетировала долгие годы.
— Возможно, так и было.
— Кто тебя учил?
— Почему ты думаешь, что меня учили?
— Ну… — Он усмехнулся. — А что еще можно подумать?
Алекс вздохнула:
— Я никогда не считала это уроками музыки. Наверное, просто думала, что у всех мамы поют так же, как моя.
— Твоя мать певица? Как ее зовут?
— Ее звали Марни Кордей.
Звали. Он ничего не сказал.
— Я ее слушала часами, — тихо прибавила Алекс.
— Думаю, это вошло в тебя. Она песни писала тоже?
Алекс кивнула.
— Она сидела у пианино и снова и снова повторяла одни и те же ноты, целыми днями придумывала точное слово или фразу.
— Значит, это у тебя в крови.
Алекс понравилась эта мысль. Она об этом как-то не думала.
— Наверное. А ты, Гэри? Как ты занялся музыкой?
— Дедушка. Он был водопроводчиком, но проводил вечера и уик-энды, играя регтайм в оркестре. Папа говорил, что только в эти часы дедушка оживал. Дед купил мне первую гитару, когда мне исполнилось одиннадцать. С этого времени для меня не существовало ничего, кроме музыки.
Это Алекс могла понять. Потому что, сколько себя помнила, она находила утешение в музыке.
— После смерти мамы я нашла ее старые пластинки. Проигрывала их снова и снова и пела вместе с ней. Странно, — Алекс сидела отвернувшись, смотрела на проплывающие мимо поля золотых калифорнийских маков и голубого люпина, — тогда я чувствовала себя более близкой к ней, чем когда она была жива. Будто музыка стала связующим звеном между нами.
Гэри не хотелось слишком ее обнадеживать, но, по правде говоря, у него было насчет нее предчувствие. С тех пор как она присоединилась к их группе, они словно наэлектризовались. Он сказал, осторожно подбирая слова:
— Если первое выступление у нас пройдет удачно, то, думаю, группа должна сосредоточиться на нашей собственной, оригинальной музыке, пока не приобретем достаточно самостоятельности и совсем не откажемся от чужих песен.
Она повернулась и внимательно посмотрела на него:
— Довольно смелое заявление.
— Да, я знаю. — Он усмехнулся. — Но чем еще нам заниматься весь день перед выступлениями?
Алекс открыла брошюрку-путеводитель, которую принесла Тина из салона красоты.
— Посмотрим. Там есть серфинг, велосипеды, катание на лошадях, теннис, гольф…
— Вот я и говорю, чем еще нам заниматься весь день?
Они рассмеялись, Гэри свернул на новую дорогу, и машина поехала к побережью.
Остановившись в пути еще два раза, они наконец добрались до Кармела и медленно ехали через чудесную прибрежную деревню, разглядывая сказочные коттеджи, причудливые домики и магазинчики, пока не подъехали к строению из стекла и камня, стоящему на небольшом мысе. Видавшая виды гостиница благородно состарилась и приобрела очарование очень старого и очень уютного здания.
— Почему мы здесь остановились?
— Это он, Алекс. «Кипарис».
— Но мне казалось, что мы выступаем в ночном клубе под названием «Лунный пес».
— Правильно. Так называется ночной клуб здесь, в «Кипарисе».
Рот Алекс раскрылся от удивления. Она ожидала шумного, дымного, полного посетителей зала. Ожидала увидеть еще один «Поцелуй».
— Все домашние удобства. — Гэри издал смешок. — Вот только дом таким никогда не бывает. — Выйдя из машины, он бросил ключи служащему и спросил: — Где мне найти Зейна Кристи?
— Спросите у стойки регистрации, — крикнул в ответ парень. — Он у них на пейджере.
— Спасибо.
Гэри пошел через вестибюль, Алекс медленно шла следом. Ее взгляд переходил от высокого потолка, на котором между балок были расположены светильники, на пол из темного гранита. Повсюду стояли растения в керамических вазах. Солнечный свет заливал каждый уголок. Казалось, светятся сами стены.
Гэри поговорил с молодой улыбающейся женщиной у стойки.
— Пройдите со мной, я вас провожу в кабинет мистера Кристи. Он вас ждет.
Их ввели в комнату, заставленную письменными столами, компьютерами, телефонами, факсами и копировальной машиной. Человек, сидевший за одним из столов, кричал что-то в телефонную трубку. Рукава его серой шелковой сорочки были закатаны до локтей, а пиджак от костюма небрежно брошен на подлокотник кресла. Хотя лицо его было моложавым, темно-каштановые волосы уже прорезали серебряные пряди.
