Она вновь направилась к конюшне, но вторично натянула
поводья. Вдруг Клейтон удержится в седле и прискачет назад на Опасном
Перекрестке? Она от всей души надеялась на это, но тогда уж лучше оказаться
подальше отсюда. Стоило лишь представить, каков он в гневе, и руки Уитни
невольно затряслись от страха.
— Трусиха! — выругала она себя и, взмахнув поводьями,
направилась к дому Севаринов, где решила узнать, куда собиралась поехать на
пикник остальная компания.
Хан вскинул голову, натянул поводья, явно недоумевая, почему
плетется шагом. Коню хотелось размяться, но Уитни, окончательно пав духом, не
желала его подгонять. Никогда в жизни не чувствовала она себя так
отвратительно. Почему, почему, стоило ей приехать на родину, как все усилия
исправиться пошли прахом, а жизнь снова превратилась в ад? Как она ненавидит
себя за глупую вспыльчивость, от которой, казалось, совершенно избавилась во
Франции?
После нескольких минут жесточайших упреков и справедливых
обвинений Уитни снова вспомнила о случившемся. В хорошенький же переплет она
попала! Вряд ли такое сойдет ей с рук. Не дай Бог, конь сломает ногу, и его
придется пристрелить! Но так или иначе, отец никогда не простит ее за эту
выходку.
Отец! Впервые в жизни она видела одобрение в его глазах, и
теперь все пойдет прахом! Он будет презирать ее за жестокое обращение с лошадью
и, если Уитни попытается объяснить, что хотела лишь ударить всадника, еще
больше разозлится. Нужно каким-то образом все от него скрыть. Слуги не
проговорятся, в этом Уитни уверена, а вот как насчет Клейтона Уэстленда?
Правда, если она попробует умолять его, просить…
Невеселые мысли были прерваны стуком копыт, выбивавших
быстрое стаккато на утоптанной земле, и Уитни, оглянувшись, охнула; заметив
Клейтона на взмыленном коне, неумолимо догонявшем ее.
Уитни инстинктивно подняла хлыст, чтобы послать Хана вперед,
но сдержалась и опустила руку. Клейтон поравнялся с ней, и девушка содрогнулась
при виде потемневшего от неукротимой ярости лица. Одним гибким движением
Клейтон перегнулся, схватил правый повод Хана и рывком остановил лошадь.
— Можете отпустить повод, — тихо выговорила Уитни. — Я не
собираюсь бежать.
— Замолчите! — прошипел он. И поскольку у Уитни не
оставалось иного выбора, она продолжала покорно сидеть в седле, пока Клейтон
вел коней под уздцы, давая жеребцу остыть. В гнетущем молчании она пыталась
придумать, что сказать, как ослабить напряжение, но в голове вертелась лишь
вежливая похвала Клейтону, так ловко сумевшему укротить норовистого коня.
Однако при данных обстоятельствах вряд ли уместно восклицать: «Прекрасная
работа, мистер Уэстленд!»
У остатков старой каменной ограды, в нескольких ярдах от
ручья, где они впервые встретились, Клейтон остановил коней и спешился. Быстро,
но надежно привязав жеребца, он устремился к Уитни, вырвал из ее руки левый
повод и стреножил Хана по другую сторону ограды. Лишь потом, резко приказав ей
спешиться, он широкими шагами устремился к огромному платану, росшему на
вершине холма.
Уитни, заметив плотно стиснутые челюсти, решительную
походку, почувствовала в самом низу живота сосущее чувство страха, словно ядовитая
змея, давно таившаяся там, наконец подняла голову.
— Предпочитаю оставаться здесь, — пробормотала она, не
отрывая от него глаз.
Однако Клейтон, словно не слыша, швырнул на землю перчатки,
рывком стащил куртку и уселся, прислонясь спиной к стволу, согнув одну ногу в
колене.
— Я велел вам слезть с этого коня! Голос его, резкий,
повелительный, ожег Уитни, словно ударом кнута. Она неохотно подчинилась и,
неуклюже соскользнув с Хана, ступила на булыжник и потом так же осторожно — на
землю, но продолжала стоять рядом с лошадью, мужественно выдерживая его ледяное
презрение. Только сейчас до Уитни дошло, что Клейтон пытается взять себя в руки
и укротить бушующий гнев. Оставалось лишь молить Бога, чтобы это ему удалось.
Его взгляд медленно скользил по ней и наконец задержался в одной точке, чуть
пониже правой руки. Проследив за ним, Уитни обнаружила, что все еще сжимает
хлыст для верховой езды. Он тут же выпал из ее онемевших пальцев.
— Насколько я понимаю, есть еще немало того, чем вы
наслаждаетесь не меньше, чем верховой ездой, — заметил он с уничтожающим
сарказмом.
Уитни нервно сжимала и разжимала кулаки.
— Ну же, не стоит стесняться, — продолжал он тихо, но от
этого не менее зловеще. — У вас так много увлечений — а особенно сильно
хотелось унизить меня и услышать смиренные извинения, не так ли?
Уитни кивнула, но тут же зажмурилась от яростного пламени,
полыхнувшего в глазах Клейтона, и поспешно замотала головой, пытаясь загладить
промах неуместного признания.
— Не стоит отрицать. Вы получили огромное удовольствие. И
можно предположить, что, кроме верховой езды и моих извинений, вам еще нравится
орудовать хлыстом, верно?
Что она могла возразить? Уитни лихорадочно соображала, как
лучше себя повести. Она искоса поглядела на Хана, страстно желая очутиться как
можно дальше отсюда. Однако Клейтон вкрадчиво, но от этого не менее угрожающе
предупредил:
— Даже не пытайтесь.
Уитни не шевельнулась. Вряд ли она сможет сбежать, а если и
попытается, он еще больше разозлится! Кроме того, если не позволить Клейтону
сейчас сорвать на ней гнев, он, несомненно, пожалуется отцу.
Девушка приготовилась мужественно выдержать любые нападки.
— Вы сами говорили, что у друзей должно быть нечто общее,
верно? И хотели, чтобы мы восторгались одними и теми же вещами?
Уитни, конвульсивно сглотнув, снова кивнула. — Поднимите
хлыст! — рявкнул он. Ледяной озноб страха пробежал по спине Уитни, а сердце
забилось оглушительно громко. За всю свою жизнь она никогда еще не сталкивалась
с таким холодным, неукротимым бешенством. Она нагнулась и трясущимися пальцами
подобрала хлыст.
— Принесите его мне! — отрезал он. Уитни застыла, неожиданно
с ослепительной ясностью осознав его намерения, и Клейтон объявил ужасающе
веселым тоном:
— С кем предпочитаете иметь дело, со своим отцом или со
мной? Уладим все здесь и сейчас или желаете объясняться с ним?
Уитни терялась в мыслях. Что лучше — физические страдания от
рук человека, которого она презирает, или душевные муки от возобновления
прежней непрестанной войны с отцом? Выбора, собственно говоря, не было.
И не желая доставлять своему палачу удовольствия увидеть ее
безумный страх, Уитни по старой школьной привычке гордо вздернула подбородок,
приняла вид хладнокровного безразличия и, неспешно направившись к нему,
протянула хлыст, словно королева, награждающая рыцарским мечом верного слугу.
Полные презрительной надменности зеленые глаза встретились с холодными серыми.
