— Поскольку вам, очевидно, не слишком хочется поведать мне
эту историю, объявляю, что требую рассказа в качестве приза за мою победу.
— Сначала вы умудрились заставить меня играть с вами, —
упрекнула Уитни, — потом перехитрили и выиграли обманом, а теперь еще и
требуете награды?! Неужели вы настолько безжалостны?
— Настолько. Ну а теперь признавайтесь, во всем.
— Хорошо, — покорно кивнула она. — Но лишь потому, что
отказываюсь и дальше тешить ваше тщеславие, умоляя помиловать меня. — Голос
девушки смягчился при воспоминании о прошедших днях. — Это произошло так давно,
однако кажется, что все это было лишь вчера. Мистер Туитсуорти, местный учитель
музыки, решил устроить в городе весенний музыкальный вечер. Все девушки,
получавшие музыкальное образование под его неусыпным оком, должны были
продемонстрировать, чего они достигли, спев или сыграв короткую пьесу. Всего
нас насчитывалось человек пятнадцать, но Элизабет Аштон считалась самой
талантливой исполнительницей, поэтому мистер Туитсуорти оказал честь быть
хозяевами праздника ее маме и папе. Я даже не хотела идти, но…
— Но мистер Туитсуорти настоял, утверждая, что иначе вечер
потерпит оглушительный провал? — докончил за нее Клейтон.
— Господи, конечно, нет! Он был бы счастлив избавиться от
меня! Видите ли, стоило ему войти в дом, чтобы провести урок, как его глаза
начинали болеть и слезиться. Он всем жаловался, будто это моя игра настолько
терзает его уши, что он не выдерживает и начинает рыдать.
Клейтон почувствовал необъяснимый приступ гнева против
учителя музыки.
— Должно быть, он просто дурак!
— Верно, — согласилась Уитни с лучезарной улыбкой. — Иначе
давно бы понял, что я сыплю перец в его табакерку каждый раз, когда он приходит
на урок. Но так или иначе, в день праздника я спорила и убеждала отца, что мне
не стоит туда идти, но он настаивал на своем. Оглядываясь назад, я думаю, что
он смягчился бы, не пошли я Клариссу, свою горничную, к нему с запиской.
— И что же вы написали? — весело осведомился Клейтон.
— Я объявила, — призналась Уитни, блестя глазами, — что
слегла в постель с приступом холеры и что он может отправляться на вечер без
меня и попросить всех молиться за мое выздоровление.
Плечи Клейтона подозрительно затряслись, но Уитни сурово
объявила:
— Я еще не перешла к юмористической части рассказа, мистер
Уэстленд.
Клейтон мгновенно постарался принять серьезный вид, и Уитни
продолжала:
— Отец прочитал Клариссе длинную лекцию и едва не уничтожил
бедняжку за то, что ей не удалось привить мне хотя бы малейшее уважение к
истине, и не прошло и пяти минут, как она уже впихнула меня в лучшее платье,
которое оказалось слишком коротким, поскольку я предупредила, что не собираюсь
ехать на вечер, и она не позаботилась отпустить подол. Отец втащил меня в
коляску. Конечно, пьесу я не выучила, и в этом не было ничего необычного,
потому что я не собиралась бездарно тратить жизнь, барабаня по клавишам. Я
умоляла отца позволить мне вернуться и захватить ноты, но он был слишком
рассержен, чтобы выслушать меня.
Все соседи на много миль кругом собрались в музыкальной
комнате дома Элизабет. Она играла, как ангел, и даже старания Маргарет Мерритон
были оценены по достоинству. Меня приберегли напоследок.
Уитни погрузилась в задумчивое молчание. На мгновение она
словно снова перенеслась в прошлое и опять в третьем ряду заполненной гостями
музыкальной комнаты, как раз позади Пола, чьи глаза были прикованы к изящному
точеному профилю Элизабет, игравшей на фортепиано. Пол вместе со всеми вскочил
тогда на ноги, чтобы аплодировать игре Элизабет, а Уитни стояла за его спиной,
одергивая короткое, плохо сшитое розовое платьице, ненавидя собственную
неуклюжую фигуру — сплошные ноги, руки, колени и локти.
— Вы должны были играть последней, — напомнил Клейтон, и
шутливый голос вернул Уитни от невеселых воспоминаний к реальности. — И даже
без нот вы играли, конечно, так, что все кричали «браво», «бис»?!
— Я бы сказала, — звонко засмеялась Уитни, — что реакцией
было ошеломленное молчание.
Несмотря на ее ироническую манеру рассказа, Клейтон, однако,
нашел его скорее трогательным, чем смешным. В этот момент он с радостью удушил
бы этих узколобых провинциалов, которые так пренебрежительно смотрели на Уитни,
всех и каждого, начиная с учителя музыки и кончая ее глупым отцом. Глубоко в
душе Клейтон чувствовал невольную нежность и стремление защитить это
необыкновенное создание. Непонятные ощущения тревожили и удивляли, и он поскорее
поднял бокал, чтобы скрыть сбивающие с толку, непривычные эмоции.
Боясь, что он начнет ее жалеть, Уитни улыбнулась и небрежно
взмахнула рукой.
— Я объясняю вам все это, чтобы дать предысторию
случившегося. Главная история начинается только сейчас! Настоящая драма
разыгралась, когда все наслаждались легким ленчем на лужайке. Видите ли, после
ленча должны были вручать приз за лучшее исполнение, и получить его, конечно,
предстояло Элизабет Аштон. К несчастью, приз исчез, и ходили слухи, что он
спрятан на самом большом дереве на лужайке.
Клейтон восхищенно сверкнул глазами:
— Именно вы спрятали его там? Уитни вспыхнула.
— Нет, но это я пустила слух, что он на дереве. Так или
иначе, все только начали есть, когда Элизабет свалилась с дерева, рухнув, как
камень, на расставленный внизу стол. Лично я посчитала, что из нее вышло
прелестное украшение, нечто вроде вазы в центре стола. Она так мило приземлилась
среди сандвичей и пудингов в своем розово-белом платьице с оборочками, что я не
удержалась и залилась смехом.
Девушка улыбнулась, припомнив забавную сцену, но тут же
вспомнила, как Пол пришел на выручку Элизабет и, вытирая ей слезы платком,
разъяренно ел глазами Уитни.
— И взрослые, увидев, как вы смеетесь, немедленно обвинили
вас в сокрытии приза?
— О, нет, они были слишком заняты, пытаясь снять Элизабет со
стола, чтобы заметить, как я хохочу до истерики. Однако Питер Редферн все видел
и предположил, что виновата именно я. Конечно, он прекрасно знал, что я могу
взобраться на любое дерево гораздо быстрее его. Он пригрозил надрать мне уши,
но Маргарет Мерритон предложила обо всем рассказать моему отцу, чтобы он задал
мне хорошую порку.
— И какова была ваша судьба? — осведомился Клейтон.
— Все обошлось, — объяснила Уитни, и ее смех напомнил
Клейтону звон бубенчиков на ветру. — Видите ли, Питер был слишком рассержен,
чтобы слушать Маргарет, а я была совершенно уверена, что он не посмеет меня ударить,
и потому уклонилась лишь в самый последний момент. В результате вместо меня он
стукнул Маргарет прямо в глаз. О Господи! В жизни не забуду выражение лица
несчастного Питера, когда Маргарет покатилась по траве. Когда она встала, на
физиономии у нее красовался самый великолепный фиолетовый фонарь, который я
когда-либо видела.
