Веселье, печально думала Уитни, сидя за ужином вместе с
гостями, отнюдь не бальзам для страдающей души, а, скорее, раздражитель. Но,
впрочем, вряд ли нашлось бы средство, способное ей помочь. В попытке немного
исправить окончательно испорченное настроение она уделила своей внешности
больше внимания, чем обычно, и даже надела одно из новых платьев, плод
вдохновения парижского портного, из нежно-голубого шелка, а к нему — украшения
из сапфиров, окруженных бриллиантами, купленные в последний день пребывания во
французской столице. Волосы были просто зачесаны назад и скреплены
бриллиантовым зажимом; густая копна свободно спадала по плечам и спине.
Лишь одна мысль неотрывно терзала Уитни: оказывается, она
ничем не лучше обыкновенной содержанки! Он платил за одежду, драгоценности и
даже белье!
В довершение к чувству омерзения, которое девушка испытывала
к себе, липкий взгляд кузена Катберта продолжал скользить по ее корсажу, словно
пытаясь обнаружить, что спрятано за голубым шелком. Уитни заметила также, что
отец ведет себя с деланным добродушием и гостеприимством: он уже несколько раз
объявил, как счастлив видеть под крышей своего дома наконец-то собравшихся
вместе родственников и как жаль, что завтра все разъезжаются. Однако Уитни
неожиданно пришло в голову, что он говорит искренне. Ведь пока гости в доме, он
может чувствовать себя в безопасности от неминуемого взрыва ярости Уитни. Ну
что же, тем лучше. Значит, отец не подозревает, что она и не собирается
выяснять с ним отношения. Там, в душе, где когда-то что-то теплилось к нему,
теперь лишь ледяная пустота.
После ужина джентльмены, насладившись прекрасным портвейном
и сигарами, присоединились к дамам, собравшимся в гостиной, где уже были
приготовлены столы для виста. Катберт немедленно устремился к Уитни. Лысый,
напыщенный человечек, по мнению Уитни, совершенно омерзительный, он, однако,
явно вознамерился провести вечер в ее обществе. Пробормотав несвязные извинения
относительно нежелания играть в карты, Уитни поспешно встала и покинула
комнату.
Она прошла через коридор и скользнула в дверь библиотеки, но
не смогла найти ничего интересного среди стоявших на полках книг. В обоих
салонах гости были заняты комнатными играми, а в гостиной ее подстерегал кузен
Катберт. Ни при каких обстоятельствах Уитни не могла больше вынести общения с
ним. Оставалось либо вернуться в спальню, либо укрыться в отцовском кабинете.
Она выбрала последнее и, попросив Сьюелла принести колоду
карт и подложить поленьев в огонь, уселась у камина на стул с высокой спинкой.
«Я становлюсь отшельницей», — думала она, медленно тасуя
карты.
Послышался звук открываемой двери.
— Что там, Сьюелл? — осведомилась Уитни, не оглядываясь.
— Это не Сьюелл, кузина Уитни, — пропел ненавистный голос. —
Это я, Катберт.
Кузен подошел поближе и встал около стула, где мог
беспрепятственно разглядывать сливочно-белые округлости, поднимавшиеся над
вырезом корсажа. — Чем вы заняты?
— Это называется солитер, — сухо, почти грубо бросила Уитни.
— Или «Наполеон на острове Святой Елены». В него может играть только один
человек.
— Никогда не слышал о таком, — заявил Катберт. — Вы должны
мне показать, как это делается.
Стиснув зубы, Уитни продолжала раскладывать карты, и каждый
раз, когда она наклонялась, Катберт тоже перегибался вперед, делая вид, что
заинтересован солитером, а на самом деле заглядывал ей за корсаж. Наконец Уитни
окончательно потеряла терпение, швырнула карты на столик и вскочила.
— Неужели необходимо глазеть на меня подобным образом? —
прошипела она разъяренно.
— Да! — выдохнул Катберт, хватая ее за руки и пытаясь
притянуть к себе. — Необходимо.
— Катберт, — зловеще предостерегла его Уитни, — даю вам три
секунды на то, чтобы убрать от меня руки, прежде чем я закричу на весь дом.
Как ни странно, Катберт немедленно послушался и разжал
пальцы, но не отошел, а, повалившись на колени, положил руку на сердце,
очевидно, готовясь сделать предложение.
— Кузина Уитни, — хрипло пробормотал он, раздевая ее
похотливым взглядом, — я должен высказать вам, что у меня на уме и сердце…
— Я прекрасно знаю, что у вас на уме, — перебила Уитни,
уничтожающе фыркнув. — Вы весь ужин бесстыдно рассматривали меня!
— Но я должен сказать, — визгливо настаивал Катберт.
Его руки потянулись к подолу голубого платья, и Уитни
брезгливо подобрала юбки, почти убежденная, что он собирался приподнять их и
попытаться разглядеть ее ноги. Лишенная опоры рука вернулась на прежнее место,
ближе к сердцу.
— Я восхищаюсь вами всеми фибрами своего существа. И питаю
глубочайшее уважение к…
Катберт, неожиданно осекшись, умолк, с ужасом уставясь
куда-то в пространство.
— Искренне надеюсь, — лениво протянул с порога веселый
голос, — что я не помешал ничьим изъявлениям чувств.
Клейтон подошел поближе к Уитни и до тех пор мерил
ироническим взглядом рассерженного Катберта, пока тот наконец не поднялся,
неуклюже споткнувшись при этом.
— Моя кузина учила меня новой игре, в которой участвует лишь
один человек, — выдавил он.
Добродушно-веселое выражение лица Клейтона мигом испарилось.
Коротким кивком показав на дверь, он предложил:
— Теперь вы всему научились, и поэтому предлагаю пойти
немного попрактиковаться.
Катберт стиснул кулаки, поколебался, еще раз отметил
холодную решимость в глазах противника и счел за лучшее исчезнуть. Подождав,
пока за ним закрылась дверь, Уитни облегченно вздохнула.
— Спасибо, — благодарно начала она, — я…
— Я должен бы свернуть вам шею! — взорвался Клейтон.
Слишком поздно Уитни поняла, что следовало хотя бы не
опираться на «больную» ногу.
— Позвольте поздравить вас с сегодняшними блестящими
достижениями, мадам, — мрачно объявил он. — Менее чем за двенадцать часов вы
ухитрились перетянуть Уиткома на свою сторону и повергнуть Катберта к своим
ногам.
Уитни молча уставилась на герцога. Хотя его тон был далек от
шутливого, однако уголок рта подозрительно дернулся в гримасе, сильно похожей
на улыбку. Подумать только, а она тряслась от страха при одной мысли о том, в
каком он, должно быть, бешенстве!
— Вы настоящий дьявол, — прошептала она, не зная, то ли
смеяться, то ли наброситься на него.
— Вряд ли вас можно посчитать ангелом, — издевательски
бросил Клейтон.
Весь день Уитни терзалась противоречивыми эмоциями: гневом,
страхом, тоской и обидой, — не зная, что ожидает впереди и какова будет месть
Клейтона. И теперь, глядя в это красивое лицо человека, который вовсе не
собирался преследовать ее и, очевидно, забавлялся происходящим, девушка
потеряла последние остатки самообладания. Зеленые глаза затуманились слезами
усталого облегчения.
