Лиза опешила и чуть не призналась: «Какой из меня эксперт». Но через секунду в воображении сложилась картина: Вера и режиссер прогуливаются по аллее вдоль здания клиники и откровенничают о своем прошлом. А влюбленная женщина физически ощущает, что не может заставить себя признаться в каких-то мерзостях. Ей необходимо, чтобы за спиной были если не ангельские крылья, то хотя бы чистый шлейф. И сочинительница бросилась на амбразуру морали и нравственности, чтобы дать лицедейке возможность проскочить опасное место:
– Приходится! Еще бы не! Да способность лгать – это защитный механизм психики, без нее человечество вымерло бы. Доказано, что чаще, больше и продуктивнее всего индивидуум врет самому себе. Что обмануть удается всего лишь треть других. И что две трети людей не верят, когда им говорят правду.
– И это произносишь ты, совесть нашего класса? Лиза, прости, я не могу продолжать. Хорошо, что у тебя нет неприятностей. Когда меня выпишут, мы с тобой обязательно встретимся и все-все обсудим.
– Вера, я читала про «когда выпишут»… Тебе посоветуют не видеть старых знакомых… Я не обижусь…
– Нет, нет, эти запреты относятся к собутыльникам.
Лиза Шелковникова возрадовалась, обнаглела и не сдержалась:
– Вер, как у тебя с сердечным другом?
– Боюсь сглазить. Одно знай: если все мои муки, потерянная глупая и эгоистичная молодость были ценой за встречу с ним, то не жалко.
– Тьфу, тьфу, тьфу. Истинно говоришь, человек претерпит что угодно, ни о чем не пожалеет, если обнаружит в этом смысл.
– Смысл – печальная тема. А нам врачи рекомендуют сплошной позитив. Пока, Лиза.
– Держись там, – сказала писательница.
Ее совершенно не занимало то, что какие-то «люди искусства», лечившиеся от алкогольной или наркотической зависимости, тешились обсуждением нападения на издателя в ее стиле. Она не потрудилась задуматься, что могла говорить про нее актриса в этом обществе. Лиза бормотала в эйфории:
– Вера счастлива, она надеется на лучшее, значит, возрождается. Полянский уже подсуетился, ускорив выход романа в люди. Это не просто так. К черту моего сценариста, обойдусь без натуры его привычек, без любовных утех, без собственных острых ощущений. Работать!
Но не тут-то было. В третий раз за утро взыграл телефон. Кто угодно крался бы к аппарату с трепетом, раскрыв взаимосвязь двух первых звонков. Легок на помине оказался Сергей. «Вот подтверждение того, что он зачем-то нужен, если не мне, то роману. А то распосылалась к дьяволу, – не без удовольствия выругала себя Лиза. – Только что мы можем успеть за ту неделю, которую я себе назначила, чтобы дописать?»
Выяснилось, что ничего. Сергей предупредил – десять суток он работает, забаррикадировав дверь. Продюсер крикнул «ура!» его синопсису. Надо было ковать железо, то есть набросать пару сценариев.
– Многосерийный художественный фильм? – вежливо поинтересовалась Лиза.
– Да меня не оскорбляет название «сериал», – засмеялся Сергей. – Ты не передумала знакомить меня с сыном?
– Нет. А ты знакомиться?
– Нет, конечно. Мне невыносимо грядущее воздержание. Я буду скучать. Я буду нервничать без тебя. Я буду стимулировать работоспособность мыслью, что, отправив тексты, сразу понесусь к тебе.
– Мне так нравится тебя слушать.
– Мне так хочется, чтобы ты начала говорить о том же. Чем станешь заниматься без меня?
– Я тут робко начала описывать свои мытарства.
– Поздравляю. Отдать бумаге – лучший способ избавиться. Хотелось бы взглянуть. Сегодня я еще не утону в своей теме, пришли вечерком, что натворила после стольких лет перерыва. Электронный адрес знаешь?
«Так его роль не просто любовник, неожиданно переставший влиять на меня перед окончанием работы, но любовник грамотный, умеющий читать. И он из киношной среды. Эх, если бы моя история была про актрису и режиссера, а не про писательницу и издателя! Тогда и гадать не пришлось бы, почему Сергей очутился в ресторане торгового центра. Чтобы роман вышел достоверным. На что же фатум намекает? Я должна превратить героиню в сценаристку? Нет, нельзя, тогда герой автоматически станет продюсером, и вся моя изворотливость будет напрасной. Значит, надо предоставить Сергею главы вплоть до отъезда в клинику. И подождать реакции», – забурлили идеи в своеобразной голове Лизы. И она ответила:
– Да. Но я ничего тебе не пошлю, если ты не найдешь десяти минут, чтобы к утру высказать свое мнение хотя бы по той же электронной почте.
– Найду. Я люблю тебя. Я хочу тебя.
– Трудись быстро и качественно, Ромео. Вдруг уложишься суток в семь?
– Постараюсь. Ты вообразить не можешь, как я буду стараться.
На том и простились. Он обещал стимулировать свою работоспособность мыслью о Лизе. Ее стимулятором явилось полнейшее безмыслие, нахлынувшее после всех телефонных бесед. В таком состоянии она могла писать не замечая времени. Ринулась к ноутбуку, сразу отправила Сергею нежное письмо с вложением и застучала по клавишам, будто просто в задумчивости барабанила пальцами по столу.
Маша вернулась домой часов в десять вечера. Мать не выскочила, по своему обыкновению, в прихожую, не чмокнула в щеку, не затормошила, расспрашивая, как дела, и тут же умоляя сначала спокойно переодеться, вымыть руки, а потом уж говорить. Девушка догадывалась, что это означает. На цыпочках она подкралась к двери в комнату Лизы, неслышно приоткрыта ее и улыбнулась: худая, с выпирающими через тонкую обтягивающую футболку косточками спина матери ходуном ходила. Звуковым сопровождением был тихий неудержимый хохот и медленное клацанье клавиш под одним не до предела ослабевшим пальцем. Дочь помнила, как в свои докомпьютерные времена Лиза, записывая что-нибудь смешное, зажимала ручку в кулак – пальцы ее не держали – и выводила нечитабельные каракули. Она не могла прекратить ни истерически веселиться вслух, ни писать. «А теперь это вот так происходит. Но главное не изменится никогда: завтра будет читать и хмуриться, не находя в тексте ничего забавного», – подумала Маша. И с добродушной предупредительностью оставила Лизу наслаждаться мгновением, понимая, что в истории ее одноклассницы Вересковой смешного очень мало.
Девушка не знала, хочет ли разговаривать с матерью, грустно ей или терпимо, стоит ли жевать бутерброд или обойтись чашкой холодного кофе. «Я ощущаю себя только дочерью писательницы и невестой актера, – думала она. – Но ведь я и еще кто-то». Разумная Маша поставила перед собой в жизни две основные цели. Не быть похожей на своих изъеденных молью творческих потуг родителей, которые на безжалостном свету реальности оказывались не цельными, а словно мелко дырявчатыми. И служить медицине, которая неизбежно приноровится заменять дефектные человеческие органы безупречными, выращенными из стволовых клеток эмбрионов. Ясно, что довести ее до потери личностных ориентиров могла только «волшебная сила искусства». В частности, съемочный процесс сериала. Игнат Смирнов в присутствии невесты, оробевшей от приказа выключить сотовый, не вздумать вставать и ходить, цокая каблуками, и вообще дышать реже, завелся. Он играл так, что партнеры обещали начистить ему морду за выпендреж. А неожиданно трезвый режиссер утомленно попросил «снизить градус и не пытаться тут звездить». Но парень впервые старался ради зрительницы, которая смотрела ему в душу.
