Мы над телом постоим,
посмотрите, мужики:
восемь пуль на одного —
вот и баста.
Если б вовремя коня,
если б вовремя огня,
если б вовремя обнять —
он бы спасся…
Кровь сквозь пальцы протечет и потребует еще.
То по брату нужен плач,
то по сыну.
Если б вовремя плечо,
если б вовремя рука —
нам бы не было врага не под силу…
Всем покойно и весело, мало кто слушает гитариста, в этом
месте и в это время гораздо приятнее ухаживать за приглашенными девушками,
целоваться, спрятавшись в лохматом переплетении мягких веток. Разбрелись,
отовсюду тихий смех, шепотки, костер прогорает, звенит гитара, и никто еще не
знает, что через шесть с половиной дней на автостраде Марсель-Берн полетит под
откос машина, и найденные в ней документы неопровержимо докажут, что у нас вот
уже второй год буквально под носом существует неизвестная и неучтенная
организация самого подлого пошиба. Телефоны взвоют, словно остервеневшие
мартовские коты, полетят к черту отпуска, шалым метельным вихрем закружится
операция «Торнадо», и Камагута-Нет-Проблем не вернется, совсем не вернется,
никогда уже, и пока не появится раненый Кропачев, которого тоже, признаться, не
чаяли увидеть, никто не будет знать, как все вышло…
Мы над телом постоим,
посмотрите, мужики.
А потом уйдете вы на задание.
Если б вовремя понять,
не пришлось бы нам пенять,
не пришлось бы обвинять опоздания…
Так вот, с Камагутой случилось то же самое, что происходит
сейчас со мной. Он сделал достаточно и мог вернуться, но пошел дальше, чтобы
выяснить как можно больше.
Мне пора возвращаться. Панта специально подчеркивал. Все
правильно, сказал бы он. Осмотрелся – и отступай. Отступать вовсе не позорно,
если отступление входило в круг поставленных перед тобой задач.
Свое я сделал. Мой отчет будет выглядеть примерно так:
«В результате осмотра места происшествия мною, инспектором
МСБ капитаном Алехиным, установлено путем личного наблюдения и анализом
поступившей информации следующее:
а) На месте острова возник континуум иных
временно-пространственных характеристик.
б) Личные наблюдения (подробно).
в) Резюмируя вышеизложенное, пришел к выводу:
полученные данные позволяют говорить о присутствии в данной точке представителя
(или представителей) иного разума, проводящего (проводящих) эксперименты по
материализации живых существ, в том числе людей, на основе информации,
извлеченной неизвестным путем из мозга Р. Бауэра. Считаю допустимым
предположение, что целью экспериментаторов является установление контакта с
цивилизацией Земли».
Примерно так я и написал бы. Прелестный бюрократический
жаргон, но что поделать, если именно так положено писать рапорты. Все
эмоционально-эмпирическое тоже заинтересует компетентных лиц и будет ими
выслушано позже, а рапорт придется писать, пользуясь стандартными
формулировками – канцелярскими атавизмами. Может быть, так даже лучше. В конце
концов, ни на бумаге, ни в устном рассказе нельзя передать мои впечатления от
карьера, смертный ужас, испытанный этой ночью, тоску и злую жалость, охватившие
меня, когда Джулиана, увидев направленные на нее стволы, улыбнулась с усталым
облегчением…
Все эти люди никогда не существовали, сказал я себе.
Успокойся, и поменьше эмоций. Они – нежить, гомункулусы, продукт опыта, вытяжки
из мозга Бауэра. Муравейник под стеклянным колпаком. Прошлого у них нет, нет
родителей, нет смысла жизни, идеалов… Нет?
Капитан Ламст и его люди занимаются своим делом не по воле
экспериментаторов, я убежден в этом. Они сами, руководствуясь стремлением
защитить, предупредить, уберечь, не получая за это каких-либо благ, третируемые
притаившимся за шторами сытеньким большинством, рискуют каждый день жизнью ради
этого самого большинства. И я, сволочь этакая, отказываю им в праве называться
людьми? Именно потому, что Джулиана была человеком, она вышла из навязанной ей
роли, подтвердив своим поведением мою догадку о том, что эта роль ей навязана,
что этот мир создан искусственно. Они люди, и человеческое прорывается, не
может не прорваться, сквозь наспех сляпанную бумажную маску все явственнее
проглядывает человеческое лицо. Это может означать и такое: неведомые
экспериментаторы лишь вдохнули жизнь в свои создания, а дальше от них ровным
счетом ничего не зависело. Ждали они чего-то подобного или нет? Понимали ли,
разбирались ли в том, что создали?
Я медлил. Нужно было что-то решать.
В любой отрасли кроме писаных законов есть неписаные, и
лучший работник – тот, кто в равной мере руководствуется и теми и другими. В
нашей работе это проявляется особенно остро. Сделать то, чего от тебя требует
параграф, несложно, загвоздка в другом – исполнив предписанное, сделай то, чего
от тебя требует неписаный закон. И вместе с тем не забывай, что есть границы, которые
нельзя переходить, – границы между необходимой долей инициативы и
вседозволенностью, между риском и ненужной бравадой.
Я сделал больше, чем от меня ждали. Они там предполагали
все, что угодно, но Неизвестное, как это всегда бывает, оказалось совсем непохожим
на то, что о нем напридумали. На то оно и Неизвестное.
Долг службы властно направлял меня назад, на берег. Я хорошо
помнил дорогу, у меня была мощная машина, и никто не стал бы меня задерживать,
вздумай я покинуть город. Но вопреки мыслям об уставах и параграфах, тревожному
ожиданию слетевшихся светил науки, вопреки всему прежнему перед глазами
вставали то моросящий дождь и перестук пулемета в карьере, то лицо умиравшей на
мостовой Джулианы, то воспаленные глаза изнуренного страшной бессонницей Ламста.
Были только континуум и я.
Я упустил момент, когда можно было уйти без колебаний. Знал,
что никогда не прощу себе, если уйду, знал, что и мне не простят – пусть в
глубине души, но не простят. Так что я оставался.
В подъезде что-то загремело, бухнула дверь, на улицу вылетел
растрепанный долговязый юнец и припустил что есть мочи. На бегу он потирал
спину и ниже и оглядывался. Следом выскочил толстяк в пижамных штанах и майке,
махая широким ремнем, заорал вслед:
– Я тебе покажу Команду, сопляк! На порог не пущу! –
возмущенно плюнул, стянул ремнем пузо и ушел.
Я тронул машину. Будь у меня лошадь, я поднял бы ее в намет.
Это было бегство – от уставов, параграфов и инструкций, от себя прежнего, от
всего, что я уважал и соблюдал, пока не оказалось, что этого мало.
Глава 6
У ближайшего телефона я затормозил, вылез и набрал номер,
который мне дала Кати. Откликнулся мужской голос и стал подозрительно
допрашивать, кто я такой, откуда знаю этот номер и зачем мне, собственно, нужна
Кати Клер. Я разозлился и рявкнул, что я – Алехин, он же объект номер пять
особо опасный, так ей и передайте или лучше сначала справьтесь у Ламста. Мой
собеседник сразу подобрел и передал трубку.
