Не знаю, кто из нас первым шагнул к другому. Я целовал ее
так, как не целовал ни одну женщину, а потом она мягко, но непреклонно
высвободилась и ушла, и я знал, что удерживать ее нельзя. Ушла, оставив мне
пустую комнату и темноту за окном. Я включил свет, достал из шкафчика железную
кружку и смял ее в лепешку, врезав по ней ребром ладони по всем правилам
ахогато. Вот это я умел, это у меня отлично выходило…
По черному небу прополз золотой треугольник и исчез в
золотом цветке вспышки.
Я плюхнулся на диван – спать решительно не хотелось.
Кончиком пальца потрогал шрам. Шрам как шрам, я о нем и думать забыл, как не
станешь думать о своем ухе – ухо оно и есть ухо, всегда при тебе. Часть тела.
Шрам – это Бразилия, Сальвадор. Это когда мы с Кропачевым
прекрасным лунным вечером ввалились в здание крохотной адвокатской конторы,
которая только днем была честной адвокатской конторой. Ночью там занимались
совсем другими делами. Нам предстояло побеседовать по душам с хозяином о многих
важных вещах, но вместо одного хозяина мы наткнулись на пятерых молодчиков.
Молодчики ужасно обрадовались, что нас только двое, а их, гадов, целых пятеро,
но в течение следующих десяти минут мы аргументирование доказали им, что грубая
сила и профессионализм – вовсе не одно и то же. Кропачев потом удивлялся, как
много, оказывается, можно сломать в комнатке, где стояли три стула, два стола
да ветхое бюро, которым я вразумил самого нахального из пятерки.
Вот это я умел – каратэ, капоэйра, ахогато, из семизарядного
навскидку в гривенник за сто шагов левой ногой, на одном колесе через пропасть
по жердочке…
Я никогда не любил Достоевского. Уважал, как положено
уважать классика, но не любил. Бешеный, истовый самоанализ, каким занимаются
его герои, выводил меня из себя. На дворе стоял двадцать первый век, и я
считал, что современному человеку незачем производить внутри себя
археологические раскопки. Может быть, эта неприязнь была еще одной защитной
реакцией. Теперь мне приходит в голову, что кое-кто понимал это и раньше…
В прошлом году я провожал на задание Дарйна. В аэропорту,
как обычно, было шумно и многолюдно, мы стояли у перил, и разговаривать было не
о чем, потому что все важное мы давно обговорили, а о пустяках говорить не
хотелось. Когда объявили его рейс, Дарин вынул из сервьетки толстый том –
Достоевский.
Думаю, это был намек. Дарин уже тогда что-то угадал, но его
не спросишь, ни о чем больше не спросишь – он не вернулся, вышел из самолета в
большом далеком городе, сел в такси и исчез. Такое еще случается даже теперь.
А Достоевского я так и не прочитал. Сначала, вернувшись
домой, бросил в ящик стола, позже, когда Дарин пропал без вести, извлек книгу и
поставил на полку как память о друге, но прочитать так и не прочитал. Тогда мне
еще не приходило в голову подступать со скальпелем к собственной душе, тогда
еще не было острова сто тридцать пять дробь шестнадцать, и я полагал, что все
экзамены позади, а те, которые еще предстоят, касаются только привычных задач
контрразведки, входят в круг служебных обязанностей…
Глава 8
Меня трясли за плечо и твердили, что пора вставать. Разлепив
глаза, я увидел над собой здоровяка в пятнистом комбинезоне и хотел было по
привычке бежать неизвестно куда, но вовремя вспомнил, что с Командой у меня
отношения наладились.
– В чем дело? – спросил я, промаргиваясь.
– Капитан Ламст вас ждет.
– А где…
– Они уже там, поторопитесь.
Я быстренько засупонился ремнями кобуры, натянул куртку и
пошел за провожатым, наступив спросонья в коридоре кошке на хвост. На улице нас
ждал вездеход, тот самый, на котором я удирал от карьера, и это повергло меня
на недолгие философские размышления о превратностях судьбы.
Мы промчались по безлюдным утренним улицам и приехали в то
здание, откуда грузовики отправлялись в карьер. Я сразу узнал это место. Во
дворе меня ждали капитан Ламст и Отдел Исследований в полном составе. У ворот,
на вышках, у входа в гараж стояли автоматчики, а на плоской крыше – два
пулемета. Выпрыгнув из машины, я увидел странную картину – через двор
автоматчики быстро провели десятка два своих связанных коллег. Мелькнула мысль,
что привидевшаяся во сне стрельба вовсе не привиделась. Размолвка?
Я подошел и поздоровался. Они ответили. В глазах Ламста было
какое-то новое выражение.
– Начнем? – спросил я. – Сколько их у вас?
– Человек двадцать, – ответил Ламст. – То есть
штук?
– Человек, – сказал я. – Кошек по штукам считают,
вы мне это бросьте. Кстати, как понимать это шествие? – Я кивнул на
связанных, которых как раз водворяли в подвал.
– Небольшие внутренние разногласия, – сказал Ламст. –
Утром у нас были… события. Мы обсуждали вашу информацию.
– Что, все вместе?
– А почему я должен был скрывать это от них? Кое-кто стал
возражать – убеждения, личные причины… – Он болезненно поморщился. –
Я не хотел доводить до оружия, но иначе не получилось… Ну, пойдемте? Очень мне
не хочется вас туда пускать, обеспечить вам безопасность никак невозможно.
– Ничего, на авось… – сказал я наигранно лихо.
Мы вошли в здание, прошли по короткому коридору без окон и
остановились перед железной дверью с массивным засовом и волчком. Стоявшие
возле нее двое автоматчиков посмотрели на меня настороженно и тревожно.
– Как будем страховать, капитан? Ведь никакой возможности
нет.
– Разговорчики, – сказал я. – Отпирайте.
Они откинули взвизгнувший засов. Я взялся за ржавую скобу,
но Ламст удержал за рукав и тихо, совсем тихо спросил:
– Вот то, что я с ними дрался, это ТЕ или я сам?
– Вы сами, Ламст, – сказал я и потянул на себя
тяжеленную дверь.
Уровень пола камеры был ниже уровня пола коридора, и вниз
вела деревянная лесенка в три ступеньки. Окон нет, на бетонном потолке лампа в
решеточке. Дверь захлопнулась за моей спиной с тягучим скрежетом.
Они медленно вставали с топорно сработанных нар, собирались
в тесную кучку, не отрывая от меня глаз, выражавших самые разные чувства, а я
никак не мог решиться шагнуть вниз. Их было человек двадцать.
Я ждал. В любой толпе есть вожаки.
– Ну, что молчишь? – спросил высокий человек в
мешковатом драном свитере, стоявший как-то наособицу. – Кто такой? Где
взяли?
– Нигде, – сказал я, спустился по сырым ступенькам и
подошел к нему вплотную. – И я не ваш, в смысле не из леса. Я вообще не
ваш.
Сейчас же трое зашли мне за спину. Теперь все они
зашевелились, обступая меня полукругом.
– Чего смотришь, бери его за глотку…
– Цыц! – не оборачиваясь, бросил высокий, и злобный
шепоток мгновенно утих. – Зачем тогда явился?
