Как человек неглупый, Окаемов пытался искать выхода в
самообразовании – заочно учился на факультете прикладной философии и запоем
читал в трезвые периоды научно-популярную, научную и околонаучную литературу,
всю подряд, оптом, чохом и гамузом, по всем областям знания. Правда, ничего
путного из этого не вышло стараясь соответствовать высоконаучному учреждению,
при котором нес службу, Окаемов, что ни неделя, выдвигал завлекательные, но
абсолютно несостоятельные с научной точки зрения гипотезы о Вундерланде. В
общем, его любили как своего парня и оригинала. Но сейчас он явно не собирался
ошарашивать Панарина очередным измышлением, что-то другое…
Второй блок клиники густо оцепили безопасники и coтрудники
Лаборатории Встречи Случайностей. Прямо на газоне стояли машины ЛВС, шевелились
сложные антенны, трещали рации, бегали взад-вперед врачи. У крыльца,
распространяя запах спирта и оружейной смазки, возвышался Касторыч, держа
наперевес противотанковый гранатомет.
– Хоть ты исчезни! – рявкнул на него Окаемов.
– Не могу. Феномен, – с достоинством ответил Касторыч и
не пошевелился. – А ежели случился феномен, надо бдить.
Окаемов почти бежал перед Панариным, распахивая стеклянные
двери. У палаты Славичека стояли четыре безопасника, с автоматами, не оттертыми
толком от смазки, и случайники с какими-то приборами.
– Входите. – Окаемов распахнул дверь.
– Ну и что?
Палата была пуста. Кровать разобрана, рядом с ней уныло
повисли шланги капельниц.
– Смотрите. – Окаемов подтолкнул его к висевшему на
стене большому квадратному зеркалу.
Панарин стоял вплотную к зеркалу, но не отражался в нем, и
Окаемов не отражался. Отражались разобранная кровать, капельница, медицинские
приборы, а Панарин с капитаном – нет. Там, в Зазеркалье, были Бонер и Славичек.
Славичек в пижаме сидел на постели и чистил апельсин, а Бонер, в мятом летном
комбинезоне, расхаживал по комнате, курил и горячо говорил что-то. Славичек
внимательно слушал, вставляя порой короткие реплики.
Панарин, не отдавая себе отчета в том, что делает, постучал
кулаком по холодному стеклу.
– Бесполезно, – сказал Окаемов. – Мы и стучали, и
записки им показывали. Друг друга мы не видим.
– Зеркало снимали?
– Адамян снимал. Зеркало как зеркало. Если отойти с ним в
другой угол, оно отразит все, как и полагается нормальному зеркалу. А здесь, на
этой стене – только они…
– Метроном Славичека? – спросил Панарин.
– То застучит, то молчит. – Окаемов схватил его за
рукав. – Что же получается? Они не умерли, они в Зазеркалье.
– Очень похоже, – сказал Панарин. – Увы, придется
нам ограничиться констатацией сего факта. Потому что больше ничего мы сделать
не в состоянии… Что еще?
– Содержимое тумбочки.
– А что там такого? Впрочем… Вы что имеете в виду?
– Вот это. – Окаемов развернул носовой платок и показал
завернутый в него талисман-гальку. Обычный обкатанный камешек в
желто-черно-бело-красную полоску, с просверленным отверстием, на шелковом
шнурке. У многих были такие, где-то их подбирали по Бог весть кем заведенной
традиции. У Панарина не было – никогда ему на пляже эти «полосатики» не попадались.
– Ну и что?
– В палату его привезли абсолютно голого, вы же знаете
правила – всю одежду в таких случаях забирают на Исследования. Персонал
клянется, что тумбочка была пуста. Посетителей к нему не пускали. Откуда
талисман тут взялся?
– Ну мало ли…
– А знаете что? – Окаемов глядел на него
торжествующе. – А почему до сих пор никто не додумался приложить его к
уху?
– Куда?
– К уху, как раковину. Я вот попробовал, как та обезьяна с
будильником – помните, «В мире животных» показывали? Просто так, взял да и
приложил. Вы попробуйте сами.
Панарин пожал плечами и приложил камешек к правому уху.
Окаемов затаился, как мышка, тишина вокруг стояла гробовая.
Постепенно Панарин стал слышать – но не ушами, а как бы
мозгом – словно бы плеск морских волн, набегающих на песчаный берег, шелест
легких шагов, крики птиц. Словно бы флейта играла где-то на берегу, чистые,
нежные звуки, и кто-то смеялся, доносилась то ли песня без слов, то ли звуки
эоловой арфы…
– Слышите? – сказал Окаемов. – Слышите… Он уже не
спрашивал – утверждал.
– Вот что, – сказал Панарин. – Это я пока что
заберу. (У Окаемова был вид ребенка, внезапно лишившегося любимой игрушки.)
Заберу. Есть кое-какие предположения. Не беспокойтесь, в случае чего
первооткрывателем будете числиться вы…
– Значит, есть открытие? – Окаемов был на седьмом небе.
– Возможно, – сказал Панарин. – А вы никогда не
слышали, что есть открытия, которые следовало бы сразу закрывать? Нет? То-то… И
уберите вы вашу ораву, глупо, в самом деле…
– Сейчас уберу, это я сгоряча, от испуга…. Панарин козырнул
и, стараясь не смотреть на зеркало, пошел к выходу. На крыльце он задержался,
помахал «полосатиком» на шнурке перед лицом старшины Касторыча и спросил:
– Доводилось видеть?
Остекленевшие от запойного пьянства глаза старшины стали
вовсе уж страшными. Он приставил гранатомет к ноге, грохнув им о ступеньку,
выкатил глаза и тихо прошелестел:
– Ваше благородие, бросьте… Пропадете ни за что, как
прапорщик Ружич…
Что-то замкнуло у него в мозгах, вызывая неведомые Панарину
ассоциации.
– Ты что, до тременса долакался, старинушка? – спросил
Панарин. – Какое я тебе благородие?
– Извиняюсь, ваше высокоблагородие, потому как – полковник
вы…
Во всяком случае, в его бреде была своя логика.
– Младший унтер-офицер гайдроподержательной команды
Малохатко на караул встал! – отрапортовал Касторыч. – Ваше
высокоблагородие, бросьте дрянь эту, Богом прошу, до пекла доведет, оглянуться
не успеете… Ружич тоже смеялся.
– Над чем? – спросил Панарин. Касторыч выкатывал глаза
и дрожал всем телом. Видя, что толку от него не добьешься, Панарин отобрал
гранатомет и забросил в кусты. Потом махнул ближайшим безопасникам и в
нескольких словах обрисовал ситуацию.
На Касторыча навалились со всех сторон и, превозмогая
отчаянное сопротивление, поволокли в сторону первого блока, куда обычно
препровождали допившихся до белой горячки. Он выдирался, иногда попадал
кому-нибудь по уху, но безопасники висели на нем, как лайки на медведе. Он
сдался и заорал:
– Влеките, игемоны! Ваше благородие, опомнитесь, Ружич и
Вольский вон тоже… А потом?
За кучей сцепившихся тел захлопнулись стеклянные двери
первого блока, Панарин пожал плечами и направился к калитке. Мимоходом он,
оглянувшись по-воровски, открыл дверцу ближайшего фургончика Лаборатории
Встречи Случайностей и взял с пола плоский серебристый чемо-данчик
экспресс-анализатора. Выскользнул в калитку и сразу завернул за угол.
