Панарин сидел в темной комнате, смотрел на застывший на
экране самолет и в который уж раз повторял про себя одну и ту же фразу – из
речи, что произнес Джон Кеннеди, вступая на пост президента:
«Не для того мы здесь, чтобы клясть тьму, а для того, чтобы
возжечь светильник».
Честное слово, в этом был смысл.
Он снял трубку и набрал номер.
– Шамбор слушает, – раздался возбужденный Ленин голос.
– Ну как?
– Мы с дедом готовы. Брюс тоже.
– Не передумал?
– Нет.
– Тогда по расписанию, – сказал Панарин. –
Поехали!
11
А может это совесть, потерянная мной?
А. Вознесенский
Фредерик Дуглас Брюс, весьма и весьма отдаленный, но все же
потомок древних шотландских королей, сноровисто работая коротким копьевидным
ломиком с резиновой рукояткой, крушил пульты Главной Диспетчерской.
Он трудился споро, без излишней нервозности, как десять лет
назад на пылающей датской буровой платформе, но и чуточку торопливо все же – в
забаррикадированную дверь давно молотили чем-то тяжелым, и нужно было
поторапливаться.
Трещали синие разряды, мерзко пахло горелой изоляцией,
хрустело, дымило, дребезжало, на стене вразнобой мигали разноцветные лампы и
надрывались звонки ничего не соображавших автоматов контроля. Брюсу было
безмерно жалко ломать тонкие и умные приборы, которые он знал насквозь и любил,
но он верил, что сейчас иначе нельзя.
Все. Хватит, пожалуй. Брюс швырнул лом в экран лазерного локатора,
смахнул пот со лба, медленно стянул оранжевые резиновые перчатки. Смотрел в
окно, на синие вершины. Затрещали петли, дверь рухнула, разметывая баррикаду из
столов и кресел. Брюс сказал несколько слов в маленькую рацию, обернулся к
направленным на него стволам. Пока к нему шли, он стоял и улыбался усталой и
гордой улыбкой человека, добросовестно и вовремя выполнившего трудную нужную
работу.
12
Перестаньте, черти, клясться
на крови…
Б. Окуджава
Они бежали вдоль двойной шеренги истребителей, бросая в воздухозаборники
изготовленные из зондов магнитные мины, которые сразу же прилипали где-то там,
в теплой темноте. Время от времени останавливались, оборачивались и стреляли по
преследующим их безопасникам.
Леня, Ленечка Шамбор, любимец молодых поварих и ученых дам
средних лет, несмотря на всю осознаваемую им серьезность ситуации, веселился от
души, сшибая пулями фуражки с голов преследователей. В голове у него шалыми
мартовскими зайцами плясали кадры из вестернов – такая уж это была натура.
Шалыган, он же бывший генерал-лейтенант аэрологии, он же
бывший пилот из легенды – Ракитин, наоборот, относился к перестрелке
чрезвычайно обстоятельно и серьезно. В руке у него был именной пистолет с
серебряной пластинкой на рукоятке, врученный некогда самим маршалом Н. Когда
арестовали Светлану и маршал не помог, Ракитин сгоряча хотел было выбросить
пистолет в сортир, но решил подождать, и правильно сделал – буквально через три
дня маршал Н. получил высшую меру социальной защиты как агент семи
империалистических разведок и трех эмигрантских подрывных центров.
Перед глазами у бывшего Ракитина стояла та ночь,
перевернутая квартира, равнодушные лица конвоиров, свое собственное
унизительное бессилие, бледная Светлана и откровенно раздевавший ее взглядом
Лев Шварцман, карающий меч и сокол.
Сейчас у всех у них, тех, что бежали следом, были лица Левки
Шварцмана. Плача от радости, Шалыган стрелял и хрипло рычал всякий раз, когда
попадал и перебегавшая вдали фигурка застывала на земле.
На горячей бетонке лежал капитан Окаемов, зажав обеими
руками живот. В животе раскаленным угольком засела пуля из шалыганова
пистолета. Пуля была неправильная, по высшей справедливости она должна была
угодить в кого-нибудь из тех, карающих мечей и соколов, что частью расстреляны,
а частью доживают на хорошей пенсии – в любого из них, но не в Окаемова,
которого отец зачал на радостях, вернувшись из тех краев, где в вечной мерзлоте
лежат мамонты и люди, и мамонтов мало, а людей настолько много, что некоторые в
них не верят (но там нет ни маршала Н., ни Светланы Ракитиной, а где они –
дьявол весть).
Капитан Окаемов лежал и тихо плакал от боли и от
растерянности: он никак не мог понять, в голове не укладывалось – за что его?
Почему именно его, почему вообще это происходит? Он беззвучно шевелил губами,
никто в суматохе не обращал на него внимания, но ему-то казалось, что он кричит
во всю глотку волевым командирским голосом: «Прекратить огонь!».
Выстрелы в самом деле смолкли, и капитан Окаемов, не
понимая, что они смолкли для него одного, удовлетворенно улыбнулся, умирая.
В здравом рассудке Шалыган никогда не поступил бы так, но он
уже не был собой, безумие, замешанное на долголетней боли, ненависти и страхе,
поднялось из глубин сознания и залило череп, как заливает вода тонущий корабль.
Генерал-лейтенант аэрологии Ракитин, лауреат и кавалер, талант, работяга и
удачник, окончательно перестал существовать. Остался один Шалыган.
Пуля попала ему в грудь. Леня подхватил старика под мышки и
волоком оттащил за истребитель. Нагнулся.
– Будьте мужественны, Ридли, – четко выговорил Шалыган.
Божьей милостью мы зажжем сегодня в Англии такую свечу, которую, я верю, им не
погасить никогда…
Среди достоинств Лени никогда не числилось знание
исторических афоризмов, и он попросту решил, что старик бредит перед смертью.
Убедившись, что это конец, он опустил Шалыгана на бетонку, отсалютовал наспех и
побежал дальше.
Когда пуля полоснула по шее, он в первый момент подумал: это
неправильно, так не играют. Крови было так много, что она казалась ненастоящей
киношной краской. Потом пришла боль, но он держался, бежал, зажимая рукой с
пистолетом шею, бросая другой мины. Осталось три, две, одна… Все. Он отшвырнул
пистолет, достал плоскую коробочку и положил палец на кнопку.
Лязгнул металл о металл. Из-за ближайшего самолета навстречу
ему выскочил бледный от испуга и азарта юный сержантик. Грохота очереди Леня не
услышал – бетонка стремительно неслась в лицо. Цепенеющий палец придавил
кнопку, и шеренги истребителей вспучились алыми снопами пламени.
…Панарин услышал грохот взрыва и заторопился. Пальцы
проворно находили нужные контакты, соединяли проводки, подключали новые.
Взрывное устройство в компьютере Отдела Активной Обороны он уже почти
смонтировал, оставались пустяки. За дверью гремели выстрелы – Коля Кры-мов
поливал коридор из отобранного у охранника автомата, удерживая столпившихся за
углом безопасников.
Автомат вдруг захлебнулся, и затопотали бегущие. Панарин
знал, что им еще придется повозиться с дверью, но на всякий случай достал
пистолет из кобуры, продолжая другой рукой соединять клеммы.
