Утром следующего дня…
В общем-то, я прав. Эта гнида Рашид Касимов, которого я
искал по всему миру, прятался не в Лабуэре. Здесь была обычная подставка.
Ложный след, чтобы обмануть и запутать всех. На самом деле он жил в
Сан-Себастьяне, купив там себе шикарную виллу. Не буду говорить, как я к нему
ехал. В машине стонала его женщина и плакала Саша. Рассказывать подробнее
как-то не хочется, ничего в этой истории особенного нет.
Добравшись до Сан-Себастьяна, я оставил обеих пассажирок в
машине и позвонил ему по сотовому телефону.
— У меня твоя женщина с ребенком, — говорю в трубку. — Буду
у тебя через пятнадцать минут. Никуда не отлучайся.
Ровно через пятнадцать минут я вхожу к нему на виллу, кладу
чемодан на стол и говорю:
— Пока я искал тебя, Рашид Касимов, убили мою жену. Убили на
глазах у моей дочери. Мне нужно десять миллионов долларов. Наличными.
Немедленно. Иначе там узнают, где ты находишься. И тебе придется умирать второй
раз. По-настоящему. Внизу, в машине, сидит твоя женщина. Я только что спас ее
от пытки. Второй раз спасать вас не буду. У тебя есть одна минута, чтобы все
решить.
Кажется, он понял. Вернее, попытался понять. Вы, наверное,
думаете, что за его бабу с ребенком в животе я мог получить гораздо больше
денег? Но я не хотел торговаться. Противно было после смерти Нади торговаться,
имея такой козырь, как беременная женщина. Как-то не по-мужски, непорядочно.
Посмотрев на меня, он тоже не стал спорить и сразу же вышел
из комнаты. Наверное, в этот момент у меня было не особенно приятное лицо.
К вечеру я получил ровно десять миллионов долларов. Только
не говорите, что это очень много. И что он мог не заплатить. На самом деле это
так мало за простое человеческое счастье. Оно стоит гораздо дороже. А он просто
испугался. Понимал, что остановить меня уже невозможно. И дело даже не в том,
что я мог оставить у себя его женщину. Не мог я этого. А вот пристрелить его я
мог. Очень даже мог. И он это отлично понимал.
Заключение
День все еще не последний
Теперь я живу в небольшом американском городке. Название вам
все равно ничего не скажет. Замечу лишь, что он находится на севере, в одном из
тех штатов, где мало негров, латинос и всех остальных, которых я все-таки не
очень люблю. Нет, я не расист. Просто большинство чернокожих, с которыми я
встречался в Америке, почему-то были либо бездельники, либо попрошайки. А мне
это всегда неприятно.
У меня солидный счет в банке, вернее, в трех местных банках.
И теперь я могу скупить в этом городке все, что захочу. Я, наверное, даже
местная знаменитость, человек, о котором никто ничего не знает. А мне и не
нужно, чтобы обо мне знали. До более или менее крупного города отсюда не меньше
двухсот километров, и я хочу жить относительно спокойно.
У меня неплохой дом, о котором я мог только мечтать в бывшем
Союзе. Два этажа с большим подвалом, где я оборудовал тир и винный погреб. У
меня целых три машины. Но не потому, что я такой богатый, а просто у
большинства местных жителей по две-три машины. Конечно, джип, причем достаточно
старый, чтобы не выделяться. И два средних американских автомобиля с очень
мощными моторами, которые мне делали по заказу в Детройте. В этой стране, если
не хочешь выделяться, нужно иметь очень большие деньги. И тогда ты можешь себе
это позволить.
У меня даже есть небольшой пятиместный самолет, на котором я
уже научился летать. Дело, оказывается, не такое сложное, как я думал. У меня
есть все, что может пожелать человек и что можно достать за деньги. Мы живем
здесь уже три года и дважды в год выезжаем в другие города, чтобы посмотреть
мир. Я уже подал заявление, и мне обещали предоставить грин-карту на вполне
официальных основаниях. Ведь я въехал сюда всего на три года, по их специальной
визе, использовав те самые паспорта, которые были в чемоданчике моего главного
заказчика.
Я сказал «мы» и не ошибся. Мы — это целая семья. Я, моя
дочка Александра и наши собачки. Их три, и они полноправные члены нашей семьи.
Моей дочери уже одиннадцать лет. Говорят, скоро наступит переходный возраст, и
мне придется многое ей объяснять. И за папу, и за маму. Но я почему-то думаю,
что это не так страшно. Мы с Сашей всегда находим общий язык. Найдем и теперь.
По-английски она уже говорит так здорово, что я начинаю бояться за ее русский,
в котором начинает появляться акцент.
Я знаю, что с женщинами мне не везет. Наверное, есть
какой-то злой демон, который отгоняет от меня женщин. Или убивает их. А если и
посылает, то такую стерву, как моя бывшая жена. Если бы я мог с ней помириться,
то давно выписал бы ее сюда. И жили бы мы еще большей семьей. Я, моя дочка, мой
сын и моя жена. Но как только я вспоминаю ее перекошенное истериками лицо, меня
начинает колотить, и я отгоняю всякие опасные мысли. Моему сыну уже
шестнадцать, скоро он заканчивает школу. Пусть только получит паспорт, я сразу
пошлю ему приглашение. Конечно, приглашение будет не от меня, и, вообще, он
поедет в туристическую поездку. А уж незаметно встретить его и укрыть от всех
остальных я сумею.
Если демон действительно существует, то он какой-то
непонятный. Как будто бывший ангел. В нем чувствуется какая-то двойственность.
Если он хотел бы полностью оградить меня от женщин, то не стал бы знакомить ни
с Ириной, ни с Надей. Весь мой опыт близкого общения с женщинами мог
ограничиться только собственной женой. Но он разрешил мне встретить Ирину и
Надю. Каждая погибла по-своему. Но каждая осталась рядом со мной. У меня в
комнате, на втором этаже моего дома, рядом с кроватью стоят два кресла. Они
всегда пустые. Как будто в них сидят Ирина и Надежда. Сидят и каждый вечер
разговаривают со мной.
Вот и вся моя история. Миллионером я стал настоящим, и конец
должен быть счастливым. Но мне почему-то невесело. Я скучаю по своему сыну. И
вижу во сне мой любимый Ленинград. Пусть именуют его Санкт-Петербургом. Для
меня он все равно Ленинград. Не потому, что носит имя человека, из-за которого
до сих пор спорят миллионы людей. Просто я любил свой Ленинград. И это живет во
мне, как память о моих женщинах, о моей молодости.
В последнее время я стал почти верующим человеком, иногда
даже хожу в церковь. Может, бог действительно есть, и тогда мне не увидеться на
том свете ни с кем из тех, кого я любил на этом. Мне прямая дорога в ад. Хотя
невинных душ за мной не числится, смертоубийство все равно самый тяжкий грех. А
у меня вдобавок к этому еще и грех гордыни. Я ведь сам решал и приговаривал для
себя моих «клиентов». В общем, при любом исходе все мои радости могут быть
только в этой жизни. В другой — меня не ждет ничего хорошего. Недавно получил
сообщение, что в моем городе Собчак проиграл выборы. Я его никогда не любил. А
теперь думаю — зря. Может, нам всем и нужен такой Собчак? Что-то в нем было от
гоголевских персонажей. Даже фамилия какая-то странная. Немного смешная.
Как глупо пролетели все эти годы. Мог ли я думать, что
распадется такая страна, как Советский Союз, не будет такой монументальной и,
казалось, несокрушимой партии, как КПСС, не будет многого, к чему мы привыкли и
что казалось таким вечным и несокрушимым? Мог ли я, корчась от боли, когда
кисть моей левой руки лежала рядом со мной, думать о том, что спустя много лет,
уже в Америке, мне сделают операцию и моя новая силиконовая рука будет ничуть
не хуже бывшей настоящей? Мог ли я, вернувшийся с войны инвалид, оставшийся без
семьи и без денег, думать о том, что в один прекрасный день стану миллионером и
буду жить в Америке?
