Брасс работал уже почти десять и начинал подспудно чувствовать, что его время кончается. До сих пор обстоятельства щадили его, удача приносила ему солидные счета в банке, ощущение прочности, но не пора ли подвести черту? И не является ли встреча с Дороти Ламбер тем знаком, который судьба подает ему? Если честно, он не был в этом до конца уверен, хотя…
— О чем ты вздыхаешь? — спросила Дороти, наблюдая за Эдди из-под прикрытых ресниц.
— Так… ни о чем. Почему ты не спишь? Еще рано, нет и семи часов.
— А ты почему не спишь?
— Я сторожу тебя.
Дороти рассмеялась.
— Должно быть, это утомительное занятие. Я храпела?
Эдди попытался улыбнуться в ответ, скрывая влагу, закипавшую в глазах от внезапного прилива нежности. Боже, что со мной происходит, подумал он.
— Ты? Храпела? Ты спала, как младенец! Что ты хочешь на завтрак?
Дороти ткнула Эдди пальцем в грудь:
— Тебя!..
Им с самого начала было хорошо вместе в постели, но сейчас все происходило как-то по-другому. Она стала другой. В ней сквозило самоотречение, готовность дарить себя со всей щедростью, на которую только способна женщина. Горячими губами Дороти обожгла ему веки, щеки, краешки губ, спустилась к груди, животу, враз напрягшейся мужской плоти… Ласкала ее языком, словно забавляясь. Он обмирал и вздрагивал, млел и терял рассудок.
— Я сейчас умру, — едва связно шептал он, поднимая бедра навстречу, желая продления изощренных любовных игр.
В ней не было ложной жеманности. Даже солнечный свет, ярко бивший в незашторенное окно, не смущал ее. Она наслаждалась своей властью над распростершимся на простынях, обессиленным, будто расплавленным мужским телом. Была королевой, осыпавшей раба своей милостью… А потом вдруг превратилась в отчаянную наездницу, верхом принявшую и вобравшую его член в себя.
То ее волосы метались по его лицу, то она стремительно откидывалась всем телом назад, и тогда Эдди видел, как она страстно выгибается, вздымаясь и опускаясь вниз.
— Еще, еще… — лихорадочно просил он, удерживая ее талию руками.
А она, смеясь, то убыстряла ритм, то вдруг обрушивалась всей тяжестью и замирала.
— Я хочу тебя, — прохрипел он. — Хочу больше жизни! Возьми ее, она твоя.
Буря была ему ответом. Его слова будто подхлестнули ее напор. Дороти стонала и дрожала от всепоглощающей страсти, жаждущей утоления.
И тогда наступила его минута. Стремительным движением он опрокинул ее навзничь, одаряя мощными посылами, проникавшими в самую глубь женской плоти, источавшей любовную влагу.
— Эдди, о-о-о… Эдди…
Он опасался, что может причинить ей боль, но остановиться не мог. Не думал и о том, как они неосторожны, что оба забыли о возможных последствиях столь бурного слияния. Он не в силах был от нее оторваться. Она тоже. Когда же их охватила безудержная, пришедшая к обоим одновременно дрожь, помнить об осторожности стало и вовсе поздно.
— Ты как? — мгновение спустя спросил он.
— Мне хорошо. А тебе?
— Мне никогда не было так прекрасно.
— Мне тоже.
Обессиленные, они надолго затихли.
Когда Дороти и Эдди вышли наконец на террасу, солнце стояло уже высоко над морем, вода едва плескалась, перекатывая гальку. Цветы в клумбах, обрамлявших подножие дома, еще хранили утренний аромат.
— Я ужасно проголодался. Как насчет завтрака, дорогая? — перебирая влажные после душа волосы Дороти, спросил Эдди.
— Какой завтрак? Я не хочу есть, — лениво отозвалась она.
— В таком случае прояви милосердие хотя бы ко мне. Сначала ты взяла меня в плен, а сейчас начинаешь морить голодом. — Он ударил себя кулаком в грудь и вскричал в комической ярости: — Приговоренный к пожизненному заключению требует апельсиновый сок, яичницу и кофе!
Дороти рассмеялась.
— Уже бунтуешь? Лучше посиди здесь, а я пока произведу разведку на кухне.
— Ты шутишь? Не для того я вез тебя в Майами, чтобы поставить к плите. Мы закажем что-нибудь по телефону.
— В этом нет нужды. Я буду просто счастлива приготовить тебе завтрак своими руками.
В конце концов Эдди согласился с ее предложением хотя бы испробовать в работе симпатичную кофеварку, но не более того. Через полчаса им принесли свежую землянику, горячие круассаны и пышущий жаром омлет с грибами.
Завтракали на террасе, за маленьким столиком со стеклянным верхом, уютно расположившись в плетеных креслах и наблюдая, как набирают синеву море и небо. Вдали виднелась яхта с белоснежными парусами, будто специально вписанная в этот пейзаж.
Фантастика продолжается, умиротворенно подумала Дороти.
— Чем бы ты хотела заняться сегодня? Пройдемся по магазинам, посмотрим достопримечательности?.. Или останемся тут, отключив, конечно, телефон?
— Принимая во внимание богатейший выбор возможностей, оставляю последнее слово за тобой.
— Отлично, тогда сейчас идем гулять, потом спустимся к морю и пообедаем в каком-нибудь маленьком ресторанчике.
— Как ты можешь думать об обеде после такого обильного завтрака?
— Поверь мне, ты успеешь проголодаться. Надеюсь, ты захватила удобную для ходьбы обувь?
К счастью, Дороти запаслась подходящими такому случаю босоножками на легкой плоской подошве, но все равно изрядно устала. Их приют располагался в тихом пригороде Майами. Они шли мимо роскошных вилл, утопающих в буйной зелени, сквозь стройные ряды пальм, высаженных вдоль узкой дорожки, уложенной затейливой цветной плиткой. Сюда не долетали ни звуки шоссе, ни пляжный шум. Изредка их обгонял какой-нибудь велосипедист да стайки подростков на роликовых коньках, спешащие к морю.
— Райское место. Хорошо, что мы живем не в отеле, где все кипит, как в муравейнике, и во всю ночь гремят танцевальные ритмы, — задумчиво сказала Дороти.
— Я тоже не люблю модные курорты, да они, в принципе, и все одинаковые. А больше всего ненавижу бассейны. Предпочитаю морскую стихию, а не нелепое бултыхание в воде среди искусственных берегов.
— Я понимаю, ты привык совершенно к другому. Возьмешь меня когда-нибудь с собой? Хочу вдохнуть настоящей экзотики.
Легкая тень мелькнула на лице Эдди.
— Нет, и не проси.
— Но почему?
Эдди хотел сказать, что то, чем он занимается, не терпит присутствия женщин, но не стал.
— Не почему… Нет и все!
В конце концов они вышли к центру Майами, где располагались дорогие отели и антикварные магазины. Здесь также было множество уличных торговцев, которые продавали все, начиная от фальшивых бриллиантов и кончая прекрасными живыми цветами.
