Годам к тринадцати он закончил собирать модель. Она была совершенной и хрупкой — точь-в-точь как ее исторический прообраз. Алекс наконец приклеил накидку из муслина, а через час отнес повозку в лес за домом и разбил сломанной веткой на кусочки…
— Алекс! Алекс!
Он вздрогнул от крика. Глядя на мужа круглыми глазами, Касси размахивала перед ним бумажным полотенцем.
— Держи, — сказала она, — ты весь в крови.
Он посмотрел на колени, увидел фрагменты сломанной кости и порез на большом пальце.
— Боже мой! — воскликнул он. — Прости меня.
Касси, прижимая влажное полотенце к его руке, только пожала плечами.
— Они очень хрупкие. Я должна была сразу предупредить. — Она нерешительно улыбнулась. — Похоже, ты не рассчитал собственные силы.
Алекс отвернулся. Касси закончила с лицом, и теперь Ланселот пустыми глазницами смотрел на него из формы с песком. Он сидел молча, пока Касси собирала заднюю часть черепа. Тут были почти все фрагменты, и он наблюдал, как она аккуратно располагает четыре кусочка вокруг того места, где должна была быть сломанная им кость.
Алекс встал, пробормотав что-то неразборчивое даже для самого себя. Единственное, что он знал: ему нужно выйти из комнаты, пока Касси не закончила! Он больше не сможет видеть этот череп как совокупность всех фрагментов; его глаза будет постоянно притягивать недостающая часть, кость которой он сломал.
— Мы ограбим кладбище, — заявила Касси, — на Хэллоуин.
Праздник был через две недели, и это было настоящим дерзким приключением, а Коннор никогда бы от такого не отказался. Касси пыталась как-то отвлечь Коннора от тревожных мыслей: его отец потерял работу и целыми днями пропадал в гараже с бутылкой, и было абсолютно ясно, что Коннор не сможет поступить в колледж, хотя страстно мечтает стать ветеринаром. Касси заметила искорки в глазах друга и поняла, что расшевелила его.
На Хэллоуин они выскользнули из дома в полночь, предварительно подготовившись, — старшеклассники в школе сказали им, что полицейские каждый год дежурят на кладбище Святого Иосифа, но кладбище для животных возле Мейфэр никем не охранялось.
Они крались по улице, как кошки, оставаясь в тени и держа рюкзаки на вытянутых руках, чтобы лопаты и грабли не тарахтели. Они миновали следы минувшего праздника: деревья, обмотанные туалетной бумагой, почтовые ящики, по которым стекали разбитые яйца. Касси шла впереди, Коннор в свете луны шагал с ней след в след.
Кладбище для животных — небольшой, окруженный забором участок, окаймленный серебристыми соснами. Каждый в городе здесь кого-то похоронил — кота, свинку, золотую рыбку, — хотя многие могилки были безымянные. По молчаливому согласию Коннор с Касси двинулись к одному из немногих надгробий на кладбище. Оно извещало о том, что здесь упокоился Руфус, мастиф, которого все недолюбливали, но который оказался единственным созданием, сумевшим избежать острого языка старой госпожи Монаган. Руфус умер шесть лет назад, а миссис Монаган — три, поэтому Касси не думала, что они заденут чьи-то чувства, если выкопают собачьи кости.
— Готова? — Коннор нервно оглядывался, но уже держал в руках кирку.
Касси кивнула. Она вытащила свои орудия и ждала, пока Коннор ударит киркой первый.
Собаку закопали так глубоко, что Касси засомневалась, был ли вообще гроб, хотя Монаганы были самой богатой семьей на озере и, в конце концов, Руфус был их единственным «ребенком». Она скребла мягкую землю голыми руками, выгребая то, что отколол Коннор.
Он уже стоял в яме по плечи, упираясь ногами в ее стены, потому что боялся наступить на Руфуса. Он наклонился и ударил краем лопаты обо что-то твердое.
— Черт! — воскликнул он.
Касси вытерла пот со лба.
— Нашел?
Коннор сглотнул. И вдруг посерел. Она протянула руку, чтобы вытащить его. Когда он оказался наверху, то упал на колени и вырвал. Потом вытер рукой рот.
Касси стояла, уперев руки в бока.
— Господи, Коннор! — воскликнула она. — Как ты собираешься зашивать собакам кишки, если не выносишь их вида, когда они уже мертвы?
Качая головой, она спрыгнула в могилу, поморщившись, когда ударилась кроссовкой о кость. Нагнулась и принялась вытаскивать тонкие, белые изогнутые кости, одну за другой, бросая их Коннору под ноги. Отчасти она была удивлена. Она считала, что скелет — это одно большое целое, как в мультфильмах, а не то, что может рассыпаться на фрагменты.
Покопавшись в земле, она достала собачий череп. На макушке все еще остались частички шерсти.
— Устрашающе выглядит, — выдохнула она, подталкивая череп к Коннору.
Он сидел, опираясь спиной на могильную плиту и плотно зажмурившись.
— Уже пойдем? — спросил он скрипучим голосом.
Касси почувствовала, как губы расплываются в улыбке.
— Боже, Коннор! — изумилась она. — Если бы я не знала тебя как свои пять пальцев, то подумала бы, что ты чертовски боишься.
Коннор вскочил, развернулся и схватил Касси за плечи с такой силой, что еще чуть-чуть — и было бы ужасно больно. Он так сильно ее тряхнул, что у Касси голова дернулась назад.
— Я не боюсь! — заявил он.
Касси прищурилась. Коннор никогда с ней так не обращался. Он никогда ее не обижал. Он единственный, кто ее не обижал. Злые слезы обожгли глаза.
— Трус, — прошептала она, готовая сказать что угодно, лишь бы уколоть его в самое сердце, чтобы ему было так же больно, как ей сейчас.
Так они стояли бесконечно долго, пока Касси не почувствовала, что ногти Коннора царапают ей кожу, а его горячее дыхание обволакивает лицо. Из уголка глаза несмело выкатилась одинокая слеза, и Коннор отпустил ее руку, чтобы вытереть эту слезинку.
Раньше он никогда к ней так не прикасался. Так нежно, что Касси засомневалась, а не придумала ли она все это. Может, это просто дуновение ночного ветерка?
— Я не трус, — прошептал он, подходя так близко, что его слова упали прямо на ее губы.
Они не умели целоваться. Оба повернули головы в одну сторону, потом в другую, но в конце концов с тихим вздохом слились воедино. По телу Касси пробежал огонь, обжигая кончики пальцев, которыми она касалась плеч Коннора. Она была уверена, что оставит на них следы.
Она приоткрыла рот, и, когда их языки соприкоснулись, единственное, о чем она смогла подумать, было: «На вкус он такой же, как я».
Годы спустя Касси, думая о своей профессии, пыталась вспомнить, что именно подвигло ее заняться антропологией. Неосознанно она сделала выбор еще в четырнадцать лет, в ту ночь на кладбище домашних животных. Она так и не смогла понять, стало ли тому причиной ее удивление при виде костей, или первый поцелуй при луне, или это была всего лишь дань памяти — ведь тогда она в последний раз видела Коннора живым.
