Он остановился, когда Луи, метрдотель, направился к столику, с которого был сделан снимок, и заставил посетителя встать из-за стола. Касси его не знала, но, насколько она поняла, это не имело значения. Перед посетителем стояла наполовину пустая тарелка, а на спинке стула висел чехол от фотоаппарата. Луи проводил его до двери, а потом вернулся к столику Алекса и поклонился.
— Примите мои извинения, мистер Риверс, — сказал он, достал из кармана пленку, распустил ее длинной, блестящей дугой и положил на стол. — И от заведения еще один аперитив.
Она съела половину его каре ягненка, он — половину ее краба. Больше их никто не беспокоил, за исключением Габриэля Макфи и Энн Хилл Свинтон — пары счастливых актеров-молодоженов, которые подошли к их столику, выходя из ресторана. Габриэль держал их маленькую дочурку, время от времени пересаживая ее с одной руки на другую. Они беседовали несколько минут, пока малышка не начала кричать и вырываться, а остальные посетители — оборачиваться на их столик.
Когда они ушли, Алекс покачал головой, как будто ему необходимо было вновь привыкнуть к тишине. Он взял ложку и засмотрелся на свое отражение, неестественно вытянутое и перевернутое.
— У нас детей нет, — сказала Касси.
Алекс поднял на нее глаза.
— Неужели ты считаешь, что я их от тебя скрываю?
Касси засмеялась.
— Просто мысли вслух. Мы ведь уже три года женаты, и я не знаю, но ты сказал, что мне уже тридцать…
— Боже мой! — воскликнул Алекс. — У тебя не только амнезия, у тебя и биологические часы сломались. — Он улыбнулся. — У нас будут дети, возможно, позже, и три года не такой большой срок, чтобы достаточно узнать друг друга. К тому же летом ты на месяц уезжаешь в Африку, а с ребенком это будет непросто. Мы решили подождать, пока наши карьеры «устаканятся».
Касси хотелось спросить, почему они могут позволить себе три резиденции, но не могут нанять няню. Она хотела спросить, а что будет, если… И вспомнила утреннюю усмешку Офелии: «Ты хочешь сказать, он решил».
Она подняла взгляд, готовясь к возражениям, но выражение лица Алекса ее остановило. Зубы плотно сжаты, кожа неестественно бледная.
— Ты же принимала свои таблетки, принимала? Я хочу сказать, что так и не показал тебе, где они лежат.
Откуда Касси было знать, что он вспоминает собственного отца, о той чертовой повозке, о том, что он зарекся иметь детей, потому что не хотел превратиться в такого, как Эндрю Риво? Тем не менее она почувствовала его боль и потянулась через стол, чтобы коснуться его руки.
— Конечно, — ответила она, хотя не видела никаких противозачаточных таблеток с тех пор, как вернулась домой. — Мы решили.
Алекс глубоко вздохнул.
— Слава богу! — Он отодвинул стул и вытянул ноги. — Я пойду в туалет. Надеюсь, тебя никто не потревожит, пока меня не будет.
Касси состроила гримасу.
— Думаю, я смогу о себе позаботиться.
Алекс встал.
— Разумеется. Последний раз, когда я выпустил тебя из виду, ты оказалась в полицейском участке Лос-Анджелеса.
Он прошел мимо рядов столов и повернувшихся голов. Касси следила за его легкими движениями и чувствовала, что его уверенность в себе так же естественна, как и тень, которую он отбрасывал.
Она была настолько поглощена созерцанием мужа, что не заметила, как к ней за столик подсел мужчина. Он был красив, но Алексу и в подметки не годился, был немного ниже его и худее. Касси робко улыбнулась.
— Я могу вам чем-то помочь?
Мужчина подался вперед, схватил ее за руку и прошептал, наклонившись:
— Я ждал этого весь вечер.
Касси отшатнулась.
— Боюсь, я не помню, как вас зовут.
Касси замерла на стуле, ее взгляд был прикован к приближающемуся Алексу. Она хотела, чтобы этот человек ушел до того, как Алекс вернется к столику. Она хотела сама от него избавиться.
— Я просто раздавлен. Николас. Ник Лярю.
Он разговаривал с каким-то странным акцентом — ни континентальным, ни западным. Она не могла точно определить, с каким именно.
Касси одарила его самой обворожительной улыбкой.
— Ник, значит. Боюсь, мы с Алексом уже уходим. Я с радостью передам ему от вас привет.
Он схватил ее руку и прижал к столу, поэтому, если бы она попыталась вырваться, это неизменно привлекло бы внимание. Второй рукой он принялся поглаживать ее кисть.
— А кто сказал, что я пришел к Алексу? — удивился он.
— Убери свои дрянные лапы от моей жены!
Алекс стоял у нее за спиной, и Касси закрыла глаза, инстинктивно разделяя его ярость.
Вдруг она выпрямилась на стуле. Ник Лярю! Он снимался в том фильме с Алексом, в новом фильме, в «Табу». По сюжету они были лучшими друзьями и вместе занимались грабежами. Но она вспомнила, каким Алекс возвращался после съемок, как метался по дому, словно пантера, и ярость сочилась у него сквозь кожу. «Он считает, что его вагончик должен располагаться ближе к сцене, чем мой! Он требует, чтобы его имя напечатали на афише крупнее!» И как она поступала? Каждый вечер наливала Алексу выпить, обещая, что через десять недель… через восемь… через шесть ему больше не придется работать с Ником Лярю. И отдавалась ему, чтобы помочь забыться.
Алекс снял пиджак, и Касси почувствовала, как он упал ей на колени, оказавшись теплее, чем сама кожа. Ник стоял напротив. Касси пристально смотрела ему в глаза и видела только двойное отражение разгневанного Алекса. Остальные посетители, подобно песку в часах, ручейком потекли из зала. И когда исчез последний, эти двое шагнули друг к другу.
У входа Луи уже вызывал полицию. Он явно не собирался вмешиваться, даже несмотря на то, что был на голову выше и намного крепче: он не мог принять чью-то сторону — и Алекс Риверс, и Ник Лярю были vip-клиентами.
Касси вжалась в стену. Она не помнила, чтобы из-за нее когда-нибудь дрались, поэтому не знала, чувствовать себя польщенной или испытывать отвращение. Она увидела, как Алекс взмахнул кулаком, и закрыла глаза, безошибочно узнавая хруст костей.
Уилл любил патрулировать. Они с напарником, испанцем по имени Рамон Перес, — и здесь судьба посмеялась над ним! — часами ездили по бульвару Сансет, всегда готовые выписать квитанцию на штраф. Время от времени случались уличные ограбления, мошенничество, воровство, но чаще Уилл просто смотрел в окно патрульной машины в ожидании, пока придет время действовать. Вчера он зашел в церковь Касси и поставил за нее свечку. Посидел сзади на скамеечке, шепотом ведя с ее Богом монолог, в котором выражал надежду, что с ней все в порядке.
— Эй, Безумный Конь! — окликнул Рамон. — Просыпайся, черт возьми!
Рамон упорно называл напарника Безумным Конем. Уиллу это прозвище смешным не казалось, о чем он уже несколько раз предупредил Рамона, но все попусту.
