Я решила стать антропологом во многом благодаря Коннору, в том числе и потому, что он первый научил меня, как замечательна на ощупь земля в руках. В то время мои руки почти всегда были грязными, и хотя Коннор умер семнадцать лет назад, я постоянно вспоминаю о нем.
Я не верю ни в инопланетян, ни в реинкарнацию, ни в привидения, но я верю в Коннора. Единственное, в чем я могу признаться: время от времени я чувствую его. Он появляется там, где что-то идет не так. Я думаю, что, вероятно, моя вина в том, что он так и не попал на небеса или куда там отправляются души умерших: он все детство заботился обо мне и, по всей видимости, до сих пор вынужден меня опекать.
Поэтому ты понимаешь, что я ожидала его в тот жаркий августовский понедельник, когда шла по гулким коридорам антропологического факультета, ожидая услышать, что я получила должность. Два года я работала в должности доцента в Калифорнийском университете, после того как получила здесь же диплом бакалавра, степень магистра и кандидата наук. Я хотела, чтобы меня зачислили в штат. Преподаватели, работавшие здесь меньше меня, уже стали доцентами. И я наконец-то пригрозила Арчибальду Кастеру, заведующему нашей кафедрой, нагло солгав прямо в лицо, что у меня есть другие предложения от одного из восточных колледжей.
Я не очень-то ожидала, что получу бессрочный контракт, потому что в свои двадцать семь была моложе приглашенных профессоров и преподавателей, читающих лекции. Но не моя вина, что они потратили больше времени, чтобы достичь того, чего достигла я. Я гордилась тем, что тринадцать лет назад решила, чем в жизни буду заниматься, а потом четко придерживалась намеченного плана.
Я стояла, прислонившись к бачку с питьевой водой за дверью приемной заведующего кафедрой, когда почувствовала легкое давление на позвоночник и поняла, что за мной наблюдает Коннор. Я решила: раз он здесь, значит, новости меня ждут не из приятных.
— Меня обойдут вниманием, — прошептала я. — Вот досада.
Я произнесла это вслух, признала свое невезение, и слова, тяжелые и неторопливые, каким всегда бывает провал, упали передо мной на пол.
— Я не хочу иметь ничего общего с университетом, — негромко сказала я, проведя рукой вниз по стене.
Это неправда. Я терпеть не могла политическую возню, но вовсю пользовалась деньгами и грантами. Меня устраивало, что бумажная волокита прекращалась, как по волшебству, когда я пыталась организовать новое место раскопок в очередной стране. И я знала, что через неделю прощу Кастера и всех тех, кто получил повышение. Прощу весь совет, который проголосовал против моей кандидатуры. В этом году придется исправить прошлые ошибки и поработать немножко больше.
— Знаешь, чего бы мне хотелось? — спросила я. — Мне бы хотелось, чтобы все хорошее в жизни заканчивалось детством.
Для большинства людей это не так. Когда я в последний раз бродила по кампусу босиком? Или пропустила занятие, потому что проспала? Когда я в последний раз напивалась в стельку? Или просыпалась в чужой постели? Или когда мне не хватало денег, чтобы расплатиться в супермаркете?
Никогда! Я не позволяла себе жить на грани, но при этом не считала, будто что-то упускаю в жизни. От непосредственности мне становилось неуютно. Продвижение по службе я получу благодаря преданности делу.
Когда-нибудь.
Но меня не покидало чувство, что, если бы Коннор воскрес, он бы меня презирал. Он бы непременно хотел, чтобы я жила так, как когда мы вместе мечтали: пару месяцев побыла на Таити, занималась бонсай или скалолазанием.
Я пыталась выбросить Коннора из головы, готовясь к встрече с Арчибальдом Кастером. Он стоял в дверях своего кабинета, как скала, словно ожидал, что сможет вызвать того, кого желает видеть, только силой своей должности. Он любил спорить, не обладал большим умом и терпеть не мог женщин. Я не очень-то его любила, но умела играть по его правилам.
— А-а, мисс Барретт, — протянул он.
Он разговаривал, прижимая микрофон к коробочке, вшитой в горло, — его связки сильно пострадали от рака горла несколько лет назад. У старшекурсников он вызывал ужас, и я вынуждена была с ними согласиться. Несмотря на свой рост, он мне всегда немного напоминал наброски Homo habilis — человека умелого, ему можно было поставить в заслугу столь удачный выбор профессии.
Он тоже меня недолюбливал, и не только потому, что — так уже сложилось — я была женщиной, к тому же молодой, но и потому, что я занималась физической антропологией. Он сам занимался культурной — сделал себе имя на том, что много лет просидел на корточках рядом с индейцами племени яномамо. Между двумя лагерями антропологов всегда шло «дружеское» соперничество, но я не могла простить то, как он поступил после защиты моей диссертации. Я написала статью о том, является ли жестокость врожденной или приобретенной чертой, — старый, как мир, спор между физическими и культурными антропологами. Широко распространенное мнение склоняется к культурному подходу: несмотря на то что агрессия — это врожденная черта характера, спланированная агрессия, например война, возникла под давлением жизни в обществе, а не в ходе эволюции. Я на это возразила, что допускаю и эту теорию, но и само общество не возникло бы, если бы борьба за территорию, генетически присущая человеку, не заставляла людей устанавливать определенные правила.
В общем, статья была достойным опровержением теории культурных антропологов, и Кастер вскипел. Когда я работала первый год, он поручил мне читать курсы лекций — и все по культурной антропологии, а когда я пожаловалась на это и попросилась выехать на раскопки, он только изумленно приподнял брови и сказал, что полагает, что мне стоит несколько расширить свой кругозор.
Сейчас он поманил меня к себе в кабинет и указал на стул, стоящий перед огромным письменным столом. Он ухмылялся, черт его возьми, когда начал свою речь:
— Мне неприятно вам об этом говорить…
Я вскочила со стула, не в силах слушать дальше.
— В таком случае и не стоит, — заявила я, натянуто улыбаясь. — Я так понимаю, что опять пролетела. Спасибо вам большое, не трудитесь ничего объяснять.
Я шагнула к двери.
— Мисс Барретт!
Я, уже схватившись за дверную ручку, замерла и обернулась.
— Сядьте.
Я снова опустилась на стул, размышляя о том, насколько теряю в глазах Кастера.
— В первом семестре у вас будет необычное распределение, — продолжал он. — Вы же сами настаивали на том, чтобы поехать на раскопки.
Я подалась вперед. Неужели в осеннем семестре начинается новый практический курс? Я мысленно быстро перебирала возможные места: Кения, Судан, острова Силли. Неужели мне доверят возглавить группу? Или я буду работать под чьим-то руководством?
— Боюсь, в этом семестре нет вакантной должности доцента, — сказал Кастер, — поэтому мы рекомендовали бы вам взять творческий отпуск.
Я еще крепче вцепилась в подлокотники. Я не подавала заявление на творческий отпуск.
