— Отлично, — рассмеялся Чарльз, но потом лицо его стало печальным. — Вин когда-нибудь рассказывал тебе о своей старшей сестре, Алексе? Она умерла примерно в твоем возрасте. Я не хотел бы больше об этом говорить.
Я кивнула. Я понимала, почему люди не хотят говорить о таких вещах.
— Я имею в виду, что, несмотря на мои слова в тот день на пароме, я хочу, чтобы мой оставшийся в живых ребенок был счастлив. Но также я хочу, чтобы он был в безопасности. Единственное, о чем я прошу, — если ты хотя бы подумаешь, что мой мальчик может подвергнуться опасности из-за твоих семейных связей, пожалуйста, приходи ко мне. Мы поняли друг друга?
— Да, — сказала я.
— Отлично. И конечно, если ты когда-нибудь совершишь незаконный поступок, мне придется преследовать тебя изо всех сил. Меня не должны подозревать в фаворитизме.
Это было сказано в максимально возможной дружелюбной манере, в какой только можно говорить о таких вещах, так что я ответила, что да, я понимаю.
Потом домой пришел Вин с матерью.
— Чарли! — позвал женский голос.
— Мы в кабинете! — откликнулся тот.
Они вошли в комнату. У матери Вина были длинные, черные как смоль волосы и яркие зеленые глаза; она была приблизительно такого же роста и сложения, как и моя мать.
— Меня зовут Джейн, — сказала она, — а ты, должно быть, Аня. Ой, ты очень хорошенькая.
— Вы… — И тут мне пришлось остановиться, так как я почувствовала, что могу заплакать. — Вы напоминаете мне кое-кого, кого я знала раньше.
— О, спасибо. Полагаю, надо спросить тебя, был ли это тот, кто тебе нравился, или тот, кто не нравился, — рассмеялась она.
— Тот, кто мне нравился, тот, по кому я очень скучаю, — сказала я. Я знала, что это звучит неловко, но я не хотела говорить ей, что она напомнила мне мою маму.
После ужина Вин проводил меня домой. Папарацци уже разошлись по домам или, быть может, потеряли интерес к этой истории. Вин хотел узнать, не был ли его отец груб со мной. Я сказала ему, что нет.
— В основном он хотел удостовериться, что я не позволю тебя убить.
— А что ты ответила?
— А я сказала, что постараюсь, но не могу дать гарантий.
После чего мы зашли в мою комнату.
Мы не занимались сексом и даже не подходили близко к этой грани, но я бы соврала, если бы сказала, что такая мысль не приходила мне в голову. Я чувствовала, что раскрываюсь навстречу ему, словно роза в оранжерее.
Но я просто не могла. Я думала о моих родителях на небе или в аду, и я думала о Боге. Когда-то папа сказал, что если ты не знаешь, во что веришь, то будешь пропащей душой. И этой ночью я поняла кое-что очень важное. Легко было защищать свою девственность от Гейбла, потому что я никогда его не хотела; другими словами, не было искушения. Но в случае с Вином было гораздо сложнее придерживаться своих принципов.
Той ночью мы говорили о сексе, о моих религиозных воззрениях и так далее. И я сказала ему, что я не хочу заниматься сексом до тех пор, пока не выйду замуж, и он сразу же ответил:
— Так давай поженимся.
Я в шутку ударила его:
— Ты так сильно хочешь секса?
— Нет, он у меня уже был.
— Мне шестнадцать! И мы едва знаем друг друга.
Он взял мое лицо в ладони и посмотрел мне в глаза:
— Я знаю тебя, Аня.
Возможно, он был серьезен, но я решила пошутить:
— Ты женишься на мне, только чтобы позлить твоего отца.
Он ухмыльнулся.
— О да, это будет приятным дополнением.
— Почему ты его не любишь? Он кажется неплохим человеком.
— Если видишь его не больше пяти минут, — пробормотал он. — Думаю, ты заметила, что он ужасно честолюбив.
— Верно. И мой отец тоже был таким, правда, в другом направлении. Но я все же любила его.
— Он… — начал Вин, но остановился. — Я восхищаюсь отцом. Он вышел ниоткуда, вырос в сиротском приюте, его родителя погибли в автокатастрофе, но он выжил. Он думает, что я слишком слаб, но кто может тягаться с человеком с такой судьбой?
Он посмотрел на меня:
— Ты могла бы, верно? Моя бедная смелая девочка.
И он поцеловал меня в лоб.
Я сказала, что не хочу говорить о себе.
— Почему он считает тебя слишком слабым?
— Потому что давным-давно у меня были неприятности… глупая подростковая фигня. Я бы рассказал тебе, но мне стыдно.
— Теперь ты точно должен мне рассказать!
— Нет, мне стыдно, милая, и в любом случае это не слишком интересно. После смерти моей сестры я был полностью измучен, это было худшее время в моей жизни. Отец счел это слабостью, а мать меня оправдала.
— Как твои родители ладят друг с другом?
— Папа говорит, что единственный человек, который когда-либо любил его, это мама.
— Она кажется очень милой, — сказала я.
— Так и есть. Но отец высмеивает ее. Она не обращает внимания, но я так не могу. Я имею в виду, как я могу уважать такого человека?
И он спросил меня, смеялся ли мой отец над моей матерью.
Несмотря на многие недостатки моего отца, невозможно было и вообразить, чтобы он так себя вел. Я сказала Вину, что я точно не знаю, что я была слишком мала, но я сомневаюсь.
— Он верил в брак, — сказала я.
— Отец тоже верит, но это не удерживает его от такого поведения. Я никогда не буду обращаться так с тобой, Анни.
Я это и так знала. В таких вещах он был идеален.
Я могла бы говорить о Вине часами, но честно говоря, меня тошнило от болтовни. Папа всегда говорил, что если человек встретил свое счастье, лучший выбор — сохранить его только для себя. Вин, похоже, был самым счастливым событием за всю мою жизнь. (Пойдите в туалет и засуньте два пальца в рот, если хотите.) Но да, в то время я была счастлива. Я словно стала одной из тех девушек, которых всегда презирала, и поняла, что единственная причина, по которой я их ненавидела, — зависть. Клише? Да, несомненно, но все же это было правдой.
(В сторону: должно быть, вы спрашиваете, а что с работой Лео? Что там дальше с отравленным шоколадом? А что с татуировкой на лодыжке? А как здоровье бабули и кошмары Нетти? У Ани появился новый классный парень, но это не значит, что надо забыть обо всем и всех в этом мире!
По правде говоря, на заднем плане происходили совершенно определенные (и важные) вещи, но в то время я не обращала на них внимания. Даже когда я заново прокручивала в голове все, что случится в последующие месяцы, я бы не отказалась от этих глупых, счастливых, милых, одновременно бесконечных и конечных дней, когда моя голова была словно в тумане.
