С трудом разлепив потрескавшиеся губы, она прошелестела — тенью голоса, почти беззвучно — но вампир, конечно же, ее услышал:
— К ним нельзя прикасаться без перчаток. Они уникальны. Может быть, в мире остался только один экземпляр…
Модест Андреевич повернулся с быстротой кобры и изумленно посмотрел на нее, словно заговорила не лежащая в кресле девочка, а кариатида на фасаде библиотеки. На самом деле его искренне удивило, что умирающий от голода человек просит не еды и даже не воды, а заботится о книгах. Которые были действительно уникальны, ради них Корф проник в осажденный город. Он боялся, что Ленинград сдадут или уничтожат, и книги погибнут вместе с городом. Забрав все самое ценное из Государственной Публичной библиотеки, он пошел по следам редких экземпляров, хранившихся в запасниках и частных коллекциях. И забрел в комнатку, где умирала Нина.
Потом Корф рассказал, что именно в этот миг он понял: Нина станет его идеальным Птенцом и помощником. Он и раньше встречал страстных библиофилов. Но таких, которые продолжали бы любить книги, будучи уже практически за гранью… Таких людей он не мог себе даже представить. Тем более — ребенка.
Модест Андреевич размотал на Нине все ее платки и прокусил пергаментную кожу на шее. Он сделал несколько глотков, когда Нина от слабости потеряла сознание. Корф испугался, что девочка умрет прежде, чем он успеет ее обратить. Он грубо разорвал клыками собственное запястье и начал поить ее. Нина пришла в себя, ощущая, как в исхудалое тело вливается жизнь. Для нее это было куда более сильной эмоцией, чем для других вампиров в момент обращения: ведь кровь утоляла ее настоящие, человеческие голод и жажду! Модест Андреевич с трудом стряхнул Нину, присосавшуюся к его запястью. Потом она, как и положено, умерла. Корф унес из библиотеки не только мешок с книгами, но и ее истощенное тело.
У вампира было убежище, где он хранил книги, там он и поселил Нину. Она не знала, чем спаситель питался в те дни. И не хотела знать. Модест Андреевич поил ее своей кровью.
Только когда они выбрались из Ленинграда — с грузом книг это было непросто, Модесту Андреевичу несколько раз пришлось возвращаться — Мастер привел к Нине первую жертву. Немецкого солдата. Корф хотел, чтобы Нина набралась сил и легко миновала естественный для всех новообращенных период угрызений совести. Да, он оказался прав. Угрызений совести не было, когда Нина вцепилась в горло вопящему от ужаса немцу. И все же убила добычу не она. Жизнь фашиста забрал Модест Андреевич. Он ограждал Нину от необходимости убивать.
И вообще он берег своего Птенца. Они были родственными душами. Оба больше всего на свете любили книги. Из всех архивистов только они обитали при архиве. У всех остальных были свои квартиры, какие-то свои любимые места, занятия, увлечения, пристрастия, и только для них двоих не существовало ничего вне архива. Они жили в том же особняке. Разве что комнаты — у каждого своя.
А теперь Модест Андреевич умер.
То есть — погиб. Был убит. Вампиры не умирают своей смертью. Для них возможны только самоубийство и гибель от чужой руки. Покончить с собой Модест Андреевич не мог. Он слишком любил книги и не настолько доверял Птенцам, чтобы оставить архив на них. Да Нина и не замечала, чтобы Мастер потерял вкус к существованию.
Но кто убил? И почему?.. У кого поднялась рука на такого книжного червя, как Модест Андреевич?
В былые времена вампиров убивали Охотники. Но с давних пор они преследуют только нарушителей Закона, только их…
Значит — кто-то свой.
Кто-то свой…
Нина посмотрела на Михаила.
Они были в Петербурге, когда произошло убийство. Получается, Михаил вне подозрений. Получается, только ему Нина может доверять. Из всех Стражей, из всех подданных Московского Князя — только Михаилу Онучину.
Как хорошо, что хотя бы его можно не подозревать.
Глава третья
Кровная клятва
1
Пол архива был усыпан бурой пылью. В трех метрах от дверей пыль лежала плотным овальным пятном, но при каждом шаге, при малейшем содрогании половиц ее облачка легко взметались в воздух и оседали повсюду: на столах, стульях, стеллажах и корешках книг.
— Что это такое? — спросила Нина, проводя ладонью по столу. — Откуда эта грязь?
Мишель посмотрел на нее с недоумением.
— Ты что… ты не… никогда не видела?
— Нет. Что это?
— Это прах, Нина. Когда умирает старый вампир, он рассыпается прахом. Остаются кости, одежда и… эта пыль.
Нина медленно вытерла ладонь о платье.
Наверное, надо было как-то правильно среагировать. Извиниться, что ли. Но перед кем? Модест Андреевич не услышит…
Очень быстро выяснилось, что Мастер сам впустил убийцу, видимо, ни о чем не подозревая… И был убит традиционным для вампира способом — ему отрубили голову. В Москве пришли к тому же выводу, что и чуть раньше Нина: сомнительно, что тут замешаны Охотники, ибо Модест Андреевич всегда чтил Закон, да и невозможно пробраться в особняк Князя… А значит, его убил кто-то из своих. Но кто? Пропало ли что-нибудь из архива — тоже пока неясно.
Архив… Надо проверить архив, поняла Нина еще в самолете.
Аккуратно обойдя пятно бурой пыли (интересно, когда и как его уберут? Сметут в совочек?!), Нина прошла в отдел ценных изданий. Один взгляд на полки — и сразу стало понятно: отсюда ничего не взяли.
Возможно, убийца и не собирался ничего красть. Но все же нужно осмотреть и архив, и библиотеку, чтобы убедиться… А это не на одну ночь работы. А может, и не на одну неделю.
— Спасибо, Михаил. Спасибо за поддержку. Я бы без тебя не справилась, — пробормотала Нина.
— Называй меня Мишелем. Меня все так кличут. Мне больше нравится. Михаил — скучно как-то. А Мишель — роскошная кликуха. И не благодари. Не за что. Если помощь понадобится — только свистни. У тебя мой телефон есть?
— Не знаю… Не помню.
— Ясненько. Что ж, когда моего Мастера убили, мне тоже хреновато было. Дай-ка мобилку.
Нина послушно протянула Мишелю телефон, он внес в список свой номер и проверил, проходит ли звонок.
— Готово. А чего у тебя там номеров как кот наплакал? Это твой основной телефон или для поездок?
— Это мой единственный телефон. У меня мало друзей…
— Ну да. Ты ж у нас нелюдимка. Я сколько тут служу — а тебя почти не встречал. Ты завсегда среди своих книжек… Ладно, если что понадобится, если что-то узнаешь или заподозришь — звони. И больше никому ни звука. Ты же понимаешь: грохнул один из своих. А верить ты можешь только мне. Только я с тобой был в Петербурге. У остальных алиби проверять придется… У кого оно есть, это алиби.
— Я понимаю, Мишель. Спасибо тебе. Я позвоню.
Когда он ушел, Нина опустилась на колени, закрыла лицо ладонями и некоторое время просидела в оцепенении. Слез не было. Даже горя уже не было. Остались только пустота и холод.
