— Да. А вел себя всегда, как мелкий крысеныш. Я рад, что буду охотиться на него. И рад, что он — сильный. А то было бы не в масть мараться. Я ведь только поэтому его до сих пор не пришил, — улыбнулся Мишель. — Как ты думаешь, это ведь он — тот колдун, которого мы искали? Тот, кто совершил все эти жертвоприношения? Колдун-вампир… Кто же еще?
— Вряд ли возможно такое совпадение, чтобы Гензель Шварцвальдский убил Модеста Андреевича ради сокрытия своей личности (или ради мандрагоры? — уже не знаю), и чтобы при этом в Москве действовал еще один колдун-вампир.
— Тем лучше. Одним выстрелом убьем двух зайцев. Даже трех: колдуна, который подставил всю нашу братву и нашего Князя, убийцу твоего Мастера… и я прибью наконец эту гниду. И всем будет хорошо.
Нина молча кивнула. Да, наверное, всем будет хорошо.
И тут Мишель огорошил ее вопросом:
— Я перед отъездом просил тебя узнать: где во Флоренции самые лучшие ювелирные магазины. Узнала?
— На Понте Веккио. Его называют Золотой Мост. Там самые старинные и самые лучшие ювелирные лавки Флоренции, — ответила Нина, стараясь говорить ровно и никак не выдать переполняющие ее ревность и ненависть.
Сейчас она прекрасно понимала Гретель, вытащившую соперницу на солнце.
— Придется попросить Аркадия купить там что-нибудь днем… Сразу после пробуждения нам придется вылететь. Ну, да ничего. Я все равно никогда сам не выбирал ей подарки.
— А кто их выбирал? — несчастным голосом спросила Нина.
— Филипп. Он разбирается в красивых бирюльках. И четко понимает, чего хотят женщины!
Нина не смогла сдержать злорадной улыбки. Так Софи и надо!
2
Когда они прилетели в Москву, выяснилось, что Софи уже ничего не надо.
… Аркадий купил для нее браслет — широкий, но изящный, ажурный, усыпанный многоцветьем великолепно ограненных, сверкающих сапфиров, рубинов, изумрудов и топазов. Мишель, радостно оживленный в предчувствии охоты, открыл футляр, где на черном бархатном ложе сверкало и переливалось творение флорентийских ювелиров, кивнул, закрыл и небрежно сунул в карман. А Нина подумала, что зря она, наверное, всю жизнь проявляла равнодушие к украшениям и прочим женским штучкам. Потому что они бывают вон какие необычные и красивые. Настолько красивые, что само по себе обладание такой может сделать женщину счастливой. Даже Нину. Даже если эту вещь преподнесет ей не Мишель, а кто-то другой. Даже если она сама себе купит такое украшение. Но, конечно же, если дарит мужчина, чувствуешь себя совершенно иначе. Чувствуешь себя — драгоценностью, достойной драгоценностей. Наверное. Нина точно не знала, ей никто никогда такого не дарил. А из рук Мишеля она была бы счастлива принять даже запыленный одуванчик… Лишь бы он сам сорвал этот одуванчик — для нее. Только Мишель не из тех, кто дарит девушкам романтичные, но не имеющие материальной ценности одуванчики. И, конечно, он не из тех, кто проявляет интерес к таким девушкам, как Нина. Он любит роскошь и качество во всем. А Нина не относится к разряду роскошных женщин.
Их встречали два Стража, Федор Бутов и Арсений Козырев. Оба — из числа особо приближенных к Князю, при жизни — профессиональные вояки. Жизнь Федора оборвалась в тысяча девятьсот пятнадцатом, а Арсения — на сто лет раньше. Обоих обратили специально для того, чтобы сделать из них Стражей.
— Давайте заскочим на минутку к моей девочке, — сказал Мишель, усаживаясь в автомобиль. — Отдам подарок и объясню, что несколько дней буду занят.
И Стражи, и шофер, видимо, были осведомлены, кто это — «его девочка». Адреса никто не спросил.
Нина смотрела на пролетающие мимо машины вывески и окна и молча злилась.
Злилась она, когда машина притормозила у дореволюционного многоквартирного дома, где, видимо, и жила Софи Протасова.
Злилась, когда Мишель ушел…
Злилась и смотрела на окна.
Интересно, которые — окна квартиры Софи? Может, вон те, сияющие теплым янтарным светом?
И что, интересно, будет, если сейчас сквозь полупрозрачные занавески она увидит два черных силуэта, Мишеля и Софи, слившихся в поцелуе? Она сдержится? Или заплачет?
Нина почти семьдесят лет просидела в архиве Корфа. Она не умеет скрывать чувства. Наверное, у нее все на лице написано. И оба Стража, присланные Князем, все прекрасно понимают.
Когда Мишель вышел из подъезда, Нина сначала ничего не поняла. Только порадовалась, что он так быстро. Но Мишель подошел к машине, и она увидела, что он страшно, смертельно бледен. И лицо у него заострилось так, словно он несколько дней голодал. Или потерял много крови. Сейчас он, как никогда прежде, походил на мертвеца. Ожившего мертвеца.
А потом Нина увидела пыль на его руках и на белом шарфе. Мелкую буроватую пыль, которую, раз увидев, уже ни с чем никогда не спутаешь…
— Софи убили, — неживым голосом сказал Мишель Стражам. — Надо подняться, осмотреть квартиру.
Оба стража и Нина уже выскочили из автомобиля и стояли рядом с ним.
Нина не помнила, как она открыла дверцу машины, как ступила на асфальт. Она схватила Мишеля за рукав, не то цепляясь за него, не то пытаясь поддержать, а может — просто прикоснуться к нему… Он дернулся, стряхивая ее руку. Но тут же опомнился и улыбнулся кривой, жалкой улыбкой:
— Я главный подозреваемый, без базара.
— Не дури, — сказал Федор.
— Тебе незачем, — пробасил Арсений, — ты любил ее.
— Я застал ее с хахалем и загасил обоих.
— Правда? — испугался Арсений.
— Он шутит. Это стресс, — ответил Федор. — Если б это был он, то сейчас бы прикидывался, будто Софи жива, и все в порядке. Потому что мы поднимемся и увидим, скольких вампиров там убили. От двоих остается праха в два раза больше, чем от одного.
— Да, прах… Если бы только прах, — пробормотал Мишель, глядя на свои ладони.
Прах был рассыпан по постели, среди розовых простыней, в складках нежнейшей шелковый ночной рубашки — тоже розовой, прозрачной, как лепесток, явно старинной, мягкой и дорогой. А помимо праха, там были еще кости. И остро заточенный деревянный кол, прорвавший розовый шелк насквозь.
Софи пронзили колом и отрубили ей голову.
Черепа на кровати не нашлось. Его обнаружил Федор: череп валялся возле ножки туалетного столика, уставленного батареями флаконов. И по-настоящему ужасно было то, что возле черепа спутанной паклей лежали волосы Софи.
Нина теоретически знала, что после смерти вампира его тело очень быстро приходит в то состояние, в котором должно было находиться, если бы вампир скончался в момент обращения. Если вампиру тысяча лет, тело рассыпается в прах. Если триста — плоть разлагается до скелета. Если он ходил вампиром три года, то превратится в усохший труп, а если обращен вчера — в труп вполне свежий. Но она никогда еще не видела, как это выглядит на самом деле… Кости Модеста Андреевича убрали до ее возвращения. Она нашла только бурую пыль, от которой оказалось так сложно избавиться. Смерь же Софи предстала перед ней во всей своей красе…
