Он сопротивлялся солнцу изо всех сил, радуясь этой дополнительной пытке. Стиснув зубы, Мишель смотрел на надежно закрывающие окна плотные шторы, борясь с голодом и слабостью, выплескивая всю скопившуюся в нем злость и отчаяние в тщетном противоборстве с беспощадным светилом. Он злился на хитрого Яна, ловко спрятавшегося от них, — мерзавец был совсем близко, но добраться до него не было никакой возможности. Он злился на Филиппа, который вытащил его из леса дурацкими обещаниями, а теперь спит без задних ног. И больше всего он злился на себя самого за то, что был слаб и жалок, за то, что ничего не придумал, за то, что вынужден будет принять поражение как непреложный факт. И жить с этим. Все последующие дни и годы, может быть, даже столетия — жить с тем, что сдался… и проиграл.
Когда краешек солнца появился над горизонтом, Мишель еще несколько секунд держался на ногах, но потом его силы иссякли, перед глазами разлилась тьма, и он рухнул прямо на пол, к счастью, уже не чувствуя ничего. Он был слишком голоден. И — в прямом смысле — мертвым сном проспал до самого заката.
Глава четырнадцатая
Кровь, мед и молоко
1
В сумерках преследователям первым делом пришлось отправиться на охоту — их голод был так силен, что все равно не позволил бы мыслить здраво. Все трое были похожи на высушенные трупы с запавшими щеками и ввалившимися глазами. Зрелище было жутковатым, и любителям вечерних пробежек в парке, расположенном неподалеку от гостиницы, пришлось пережить несколько неприятных минут, когда они увидели, что к ним приближаются монстры. Правда, потом люди об этом забыли, но наверняка в их подсознании осталось достаточно, чтобы несколько последующих ночей мучиться кошмарами.
Как только вампиры покинули парк, оставив на лавочках троих совершенно обессиленных бегунов, и повернули к гостинице, Мишель задал вопрос, который давно у же вертелся у него на языке:
— Филипп, ты действительно что-то придумал или просто хотел выманить меня из леса?
Принц некоторое время молчал, как будто сомневался, стоит ли рассказывать о том, что пришло ему в голову.
— Есть одна возможность, — проговорил он неохотно, — но, признаюсь честно, я дьявольски боюсь ее использовать. Я знаю, кто мог бы разрушить завесу и сделал бы это без труда.
Филипп замолчал. Мишель и Лоррен смотрели на него с одинаковым напряжением. Один — с зарождающейся надеждой, другой — с тревогой.
— Сидхэ, — произнес принц.
— Кто? — удивился Мишель. — Сидхэ?! Эльфы, что ли? Филипп, я даже не уверен, что они существуют.
— Они существуют, — насупился Филипп. — И неправильно называть их эльфами. Сидхэ или фэйри, только так.
— Но даже если ты прав, им-то с какой стати помогать нам? Никто из их народа уже черт знает сколько лет не появлялся среди людей.
— У вас есть связь с фэйри? — спросил Лоррен. — Откуда? Вы никогда не говорили…
— Не говорил, — проворчал Филипп, — с чего бы вдруг? В страшном сне мне не могло привидеться, что когда-нибудь я решусь воспользоваться их услугами.
Лоррен согласно кивнул.
— Я мало знаю о фэйри, но абсолютно уверен, что с ними лучше не иметь дела. Даже не думайте об этом.
Мишель смотрел на Филиппа с напряженным ожиданием.
— И что связывает тебя с фэйри, Филипп?
— С древних времен между французскими королями и сидхэ существовал договор, — ответил тот. — Фэйри могли беспрепятственно селиться на земле Франции, взамен оказывая двору некоторые услуги. Когда рождались маленькие принцы и принцессы, кто-то из фэйри являлся к колыбели…
— И раздавал подарки? — хмыкнул Мишель. — Что, как в сказках?
— Сказки редко возникают на пустом месте, можно было бы уже и понять это даже такому болвану, как ты, — рассердился Филипп. — Учитывая, что мы бродим тут в поисках Гензеля, Гретель и их пряничного домика.
— Вряд ли он пряничный, — сказал Лоррен.
— Ну, так и подарки наследникам трона были не так распрекрасны, как кажется на первый взгляд. Можно было выбирать все что угодно: красоту, ум, счастье, добродетель, отменное здоровье, доблесть… Однако король имел право попросить для своего наследника только что-то одно, и ему нужно было хорошенько подумать, прежде чем озвучить свою просьбу. Сидхэ — хитрые твари. И коварные. Их подношения частенько оказывались с подвохом, и не раз получалось так, что наследнику престола лучше было бы вовсе остаться без подарков. Кое-кто из королей проявлял разумную осторожность и предпочитал не связываться с сидхэ, ничего не просил для своих детей, предпочитая, чтобы те довольствовались собственными силами и талантами. Но таких было мало, к сожалению. Мой дед Генрих IV попросил для своего сына добродетель… Не знаю, в каком припадке безумия он это сделал, учитывая его веселый нрав. И — да, наш так называемый папенька был весьма добродетелен, настолько добродетелен… что вовсе не мог иметь детей.
— То есть как? — удивился Мишель.
— Я тоже долго об этом не подозревал. Наш с братом отец вовсе не Людовик Тринадцатый, а какой-то никому не известный бастард Генриха. Мы — внуки короля, но не дети короля. Ну, хоть так…
— Для фэйри это не имеет значения?
— Полагаю, что нет. Возможно, для них важна только буква закона, а мы официально считались наследными принцами.
— Людовик III попросил для твоего брата, чтобы тот стал великим королем? — догадался Мишель.
— Точно.
— А чего же он попросил для тебя? — Мишель невольно улыбнулся. И Филипп, заметив его ухмылку, стукнул его кулаком в плечо.
— О чем ты думаешь?! Дедушка XIII был добродетельным, ты не забыл? Он не просил для меня ничего. В самом деле, зачем? Если старший сын гарантированно станет великим королем, на кой черт заботиться о младшем? Пусть живет безмятежно… И я весьма благодарен папеньке за это мудрое решение. Ты представляешь, если бы он попросил добродетели и для меня? Впору было бы утопиться.
— Выходит, фэйри вам должны? — предположил Лоррен.
— Выходит, что так.
— Вам и всем вашим потомкам? Вы просили чего-нибудь для своих детей?
— Лоррен, я не король, чтобы просить для своих детей. И я в любом случае не стал бы этого делать. Фэйри опасны… Людовик XVI однажды поссорился с ними. Не знаю уж, в чем там было дело, но по слухам, он отказался от договоренности, не дал королевского соизволения на то, чтобы фэйри по-прежнему жили на его земле. А они не благословили его детей. Как вы помните, все закончилось печально и для него, и для его потомков, и для всей французской монархии. А мои потомки, заметьте, живут и процветают, и расплодились так, что я уже не помню их всех по именам.
Они помолчали. Каждый думал о своем.
— Ты, значит, можешь попросить фэйри о любой услуге? — Спросил Мишель.
