Цзянь засмеялась:
— Доктор Румкорф мечтает увидеть свое имя на обложке «Таймс». Он рискнул бы всеми нами.
Колдинг думал об ограниченной дозе лекарств. Цзянь была права больше, чем она знала. Он также думал о клетках и о крохотном, кидающемся на камеру эмбрионе, разросшемся до двухсот фунтов. Или больше. Румкорф уверил его, что все будет хорошо, но заверения ученого казались ему сомнительными. Если Цзянь обеспокоена, значит, и Колдингу беспокоиться есть о чем.
— А почему зародыши настолько больше, чем вы предполагали?
Она посмотрела под ноги. Бутылка завращалась быстрее.
— Я… делала перспективные оценки, но… может, я тогда не так ясно соображала.
«Не так ясно соображала». Пи-Джей мысленно прикинул временные рамки. Цзянь пережила озарение, выдав успешный пакет данных именно тогда, когда они оставили Баффинову Землю три недели назад… Через две недели, как Румкорф начал уменьшать ей дозу.
— Цзянь, подумай, пожалуйста. Ты сказала, что делала программу для стадного животного. Послушного, порядка двухсот фунтов веса взрослой особи. Но получились предки другого веса, и это агрессивное поведение, эти… клыки.
Она подняла голову, посмотрела ему в глаза. Колдингу не удалось прочитать ее взгляд. На лице женщины он видел сомнение, смущение.
— Я думала, что программирую травоядное. А получился… хищник.
«Элементарно, Ватсон!» Травоядные не пожирают друг друга в утробе. Будь у «Генады» больше времени и ресурсов, Колдинг просто списал бы эту партию эмбрионов и заставил Цзянь начать все заново. Вот только Магнус не позволит.
— Я хочу уехать, — неожиданно проговорила она. — Хочу уехать отсюда. Если мы не остановимся, произойдет что-то очень дурное. Мы должны сообщить кому-нибудь.
У Колдинга перехватило дыхание. Он автоматически бросил взгляд на камеру в верхнем углу. На посту охраны сейчас Гюнтер. Видел он Колдинга и Цзянь здесь? Камеры не оборудованы микрофонами… но ведь он думал, что и в комнате Сары видео отключено. Кто знает, в чем он еще ошибался? А если Магнус узнает, что Цзянь ведет разговоры об отъезде?
— Цзянь, никогда больше не говори этого. Никогда даже не думай говорить такое, никому. Поняла?
— Но, мистер Колдинг, я боюсь, что я… я… — Голос ее прервался.
— Эти твои недомолвки меня очень беспокоят, Цзянь. Просто скажи, в чем дело.
Она посмотрела на шахматную фигуру в своей руке и ничего не ответила.
— Цзянь, пожалуйста, скажи. Чего ты боишься?
Глаза ее сузились. Что сейчас происходило в ее гениальной голове?
— Я делала вещи, о которых не могу вспомнить, — ответила она. — И полагаю… Я еще раз просмотрю все кодирование, может, найду что-то…
Цзянь опустила ладью на доску — на новую позицию, которая блокировала его шах. Колдинг улыбнулся и стал двигать слона на атакующую позицию, когда заметил, что своей ладьей она бьет его слона и этим ставит шах слоном его королю.
— Шах и мат в два хода, — бесцветным голосом объявила она.
— Вот черт, — обронил Колдинг.
Бутылка завращалась еще быстрее. Не говоря ни слова, Цзянь поднялась и вышла.
27 ноября. Убить их всех
Имплантация + 18 дней
С затаенным дыханием Цзянь ждала, пока Клаус Румкорф закончит читать на своем компьютере ее отчет. В лаборатории верхней палубы они были одни. Она чувствовала себя лучше, но не в те моменты, когда поблизости находился Клаус. Его присутствие будило стресс: она становилась нервной, дерганой. А еще стресс вызывал к жизни ее тени.
Румкорф отвернулся от экрана и посмотрел на Цзянь:
— Но как вы это делали, вы не помните?
Она покачала головой.
— Не помню, но взгляните, это же реальный код, который я использовала для генома. Вот почему мои прогнозируемые показатели роста настолько отличны от реальных.
Румкорф выпучил глаза. Никогда Цзянь не видела у него такого взгляда — полного сомнения, страха. Он опять повернулся к экрану.
— Понятно, — вздохнул он. — Ну а сейчас, когда вы это узнали, у вас есть новые прогнозы? — Тон был таким, словно он не желал слышать ответа.
— Да, доктор Румкорф, — она вновь заглянула в распечатку, что держала в руках, хотя знала ответ наизусть. — Вес при рождении около двухсот пятидесяти фунтов.
Он сглотнул. А она услышала, как он это сделал. Трясущиеся руки протянулись за узенькими очками для чтения.
— И вашим наиболее вероятным предположением… относительно веса взрослой особи…
— Более пятисот фунтов.
В полной растерянности Клаус поковырял в носу и вытер палец о брючину.
— Что ж, это в духе тенденции роста, которую мы наблюдаем у эмбрионов. Однако функций или размеров органов мы не узнаем наверняка, пока у нас не будет взрослых особей. Тогда мы сможем внести изменения и попробовать еще раз.
Цзянь не верила своим ушам. Увидеть взрослых особей? Он в своем уме?
— Доктор Румкорф, мы должны уничтожить их.
Его голова резко повернулась к ней, в глазах тлела ярость:
— Уничтожить их? Но мы почти победили!
Цзянь помотала головой:
— Мы делаем что-то очень плохое. Мы творим беду.
— Скоро привезут клетки. Убивать мы никого не будем.
Цзянь начала было говорить, но тут с кормового трапа высунулась голова мистера Фили:
— Эй, народ! Давайте быстро вниз!
Голова исчезла. Румкорф и Цзянь поспешили за ним на первую палубу.
Мистер Фили стоял рядом с Молли Макбаттер. Голова Молли свесилась почти до пола. Тоненькие струйки крови текли у нее изо рта.
Румкорф опустился на колени заглянуть в подернутые слизью глаза.
— Что с ней?
Тим покачал головой:
— Не в курсе. Пришел сюда минут десять назад и — вот, увидел…
— Десять минут? Да вы должны были прийти несколько часов назад, мистер Фили. Вы опять пили или просто отсыпались после вчерашнего?
— Да пошел ты, говнюк, — бросил Тим и бросился по проходу к своему уголку лаборатории напротив пассажирских кресел и лифта. Он порылся в ящиках шкафа и вернулся с наполненным жидкостью внутривенным пакетом и капельницей.
— И что? — спросил Румкорф. — С ней-то что? Здесь больше нет доктора Хёль, чтоб утирать вам нос, пьяный идиот.
— Знаешь что, дорогой шеф, — Тим подвесил пакет на крючок над стойлом Молли, затем опустился на колени, чтобы ввести иглу ей в шею. — Ты очень рискуешь. Еще одно слово — и врежу тебе от души.
— Можете вы просто сказать, что случилось с коровой?!
