– Здорово, – согласился я, с сомнением оглядывая своего слугу с ног до головы. – Только я не совсем представляю себе, как я буду отдавать ему приказы: я же языка не знаю.
– Поэтому к тебе приставили не кого-нибудь, а именно Вєху, – невозмутимо ответил Хэхэльф. – Он немного говорит на кунхє… ну, не то чтобы говорит, но несколько слов знает, если не забыл. Я его сам когда-то научил.
– Ну тогда скажи что-нибудь, – потребовал я у своего слуги. Он молчал, и я спросил: – Ты не понимаешь?
Хэхэльф решил помочь нам найти общий язык и что-то сказал по-бунабски. Лицо Вєхи просветлело и он сказал: Жопа, – после чего уставился на меня счастливыми глазами отличника, только что выдержавшего трудный экзамен.
– Все понятно! – фыркнул я. – Твоя школа, говоришь?
– Я учил его и другим словам, – смущенно возразил Хэхэльф. – Просто остальное он наверное все-таки забыл…
– Ничего страшного, – вздохнул я, – жил же я до сих пор без слуги, и вообще, некоторые вещи можно объяснить с помощью жестов… А если мне очень припечет поделиться с этим замечательным знатоком кунхє своими душевными переживаниями, буду обращаться к тебе за помощью: ты учил этого гения, значит тебе и расплачиваться за его невежество!
На том мы и порешили. И отправились осматривать комнаты, отведенные для нашего проживания. Надо отдать должное хозяйке дома, коренастой тетушке Хондхо: она отвела нам очень удобные апартаменты. Не просто по комнате для каждого, а своего рода квартирку, состоявшую из трех помещений. Одна комната, самая маленькая и практически пустая, была проходной, а из нее можно было попасть в две другие – светлые просторные спальни, щедро оснащенные невообразимым количеством круглых ковриков, таких же круглых тонких одеял, расшитых совершенно неземными узорами, и больших пухлых подушек. Вєха и Хвоп тут же уселись на коврики в маленькой комнате и с надеждой уставились на нас с Хэхэльфом – очевидно, прикидывали, дадим ли мы им побездельничать. Я бы, наверное, дал, но Хэхэльф получил другое воспитание. Он сразу же отправил их в сад, откуда наши слуги вернулись только через полчаса, нагруженные корзиной фруктов.
– Лучше всегда иметь в своей спальне что-нибудь пожевать, – объяснил мне Хэхэльф. – А то пируют здесь только по вечерам, а все остальное время крутись сам, как знаешь. То есть, считается, что если человек проголодался, он просто пойдет на кухню и возьмет там, что ему нужно. Но я хорошо знаю здешнего главного повара. Взять что-то на кухне, где хозяйничает старый Клу… Знаешь, Ронхул, я не самый трусливый парень на Хомайге, и мне довелось побывать во многих морских сражениях. Да что там морские сражения, я и с любым альганским воякой не прочь поразмяться один на один, в полном боевом вооружении! Но сунуться на кухню к дядюшке Клу за шесть часов до начала вечернего пира – увольте!
– Мне уже стало страшно, – вздохнул я. – Сейчас начну плакать и проситься домой, к маме.
– И будешь абсолютно прав! – решительно сказал Хэхэльф. Порылся в корзине, извлек из нее парочку аппетитных розовых плодов неизвестного мне пока вида и заявил: – Ты как хочешь, Ронхул, а я собираюсь поваляться. Устал я! – и он отправился в одну из спален.
Выразить не могу, как меня обрадовало его решение. Я сам едва держался на ногах: пробуждение на рассвете, волнения в связи с официальным приемом у ндана-акусы и обилие новых впечатлений вымотали меня совершенно. Поэтому я тут же упал на груду подушек в своей спальне и сам не заметил, как уснул.
Проснулся я от того, что в соседней комнате кто-то ругался – правда, на незнакомом языке, но интонации не оставляли места сомнениям. Я открыл дверь и обнаружил, что ругаются наши с Хэхэльфом слуги. Они сидели каждый в своем углу и обменивались любезностями. Голоса звучали так, словно ребята вот-вот схватятся не на жизнь, а насмерть, но их мрачные лица при этом сохраняли совершенно бесстрастное выражение. Дверь в спальню Хэхэльфа была распахнута настежь, его самого там не было.
– Ну что, проснулся наконец? – весело спросил он меня откуда-то сзади. Я обернулся и увидел, что Хэхэльф стоит во дворе и заглядывает в мое окно.
– Разбудили! – пожаловался я.
– Да, ребята немного поцапались, – ухмыльнулся Хэхэльф. – Начали выяснять, кто из них теперь более важная персона. Мой слуга, Хвоп, считает, что он, поскольку я – почти приемный сын ндана-акусы, так что он, соответственно – почти папну. А твой Вєха не сдается и заявляет, что еще надо выяснить: вполне возможно, его хозяин – то есть ты! – это хозяин хвопова хозяина – то есть меня. В какой-то момент он позволил себе нахальство предположить, что ты купил меня на невольничьем рынке.
– Как же, как же! Как вчера было помню: иду это я по невольничьему рынку и думаю: кого бы прикупить… – прыснул я. Потом прислушался к эмоциональному диалогу наших слуг и с любопытством спросил: – А что это значит: чам-чам байя агибуба?
– Это значит: у тебя агибуба в дерьме, – совершенно серьезно перевел Хэхэльф. – Очень серьезное оскорбление! Если бы эти двое были ндана-акусами разных областей, тут же началась бы война.
Он так заинтересовался происходящим, что уселся на мой подоконник и внимательно прислушался.
– Масса пхатма! – сказал мой слуга своему оппоненту. Я вопросительно посмотрел на Хэхэльфа. Тот наморщил лоб.
– Даже не знаю, как это перевести! Ну, скажем так: несолидный человек, не берегущий свою честь, да к тому же еще и с грязным задним проходом.
– Круто! – уважительно сказал я. – Куда уж там страмослябам с их скромным ибьтую мэмэ!
– Ну почему! – тоном знатока возразил Хэхэльф. – Страмослябы тоже лихо ругаются, етидрєный хряп!
– Ном тэ ном! – неслось из нашей прихожей. – Пабба рамэ! Кара умэ аа!
– Хэхэльф, будь человеком, переведи! – заныл я. – Я еще могу понять и простить твое нежелание переводить мне слова ндана-акусы, и все такое… Но сейчас! Это же самое интересное!
– С удовольствием, мой бедный необразованный друг! – великодушно отозвался он. – Ном тэ ном означает: человек, которого подозревают в том, что он гадит в свой котел для еды. Пабба рамэ означает: я гадил в твоем огороде – обычно подобное заявление не основано на реальных фактах, сам понимаешь! А кара умэ аа значит: человек, который засовывает еду в свой задний проход.
– Оказывается, местные ругательства отличаются ярко выраженной анально-факальной тематикой, – глубокомысленно прокомментировал я.
– Чего? – опешил Хэхэльф.
– Имею я право тоже хорошенько выругаться? – невинно спросил я. – Чем я хуже своего раба?
– Тоже верно, – миролюбиво согласился он.
– Акха ассу! – тем временем изрек Вєха. И веско добавил: – Атэ байя!
– Тебе снятся задние проходы моих рабов, – из Хэхэльфа мог бы получиться отличный синхронный переводчик. – Мои рабы бьют палками дерьмо жен твоих рабов!
– А что, у этих ребят есть еще какие-то свои рабы? – опешил я.
