Я, кажется, заново учусь жить, как учится ходить человек, слишком долго пролежавший в постели. Опираясь на хладный костыль или теплую дружескую руку – это уж кому как повезет. Мне-то как раз повезло. Лапка у моей прекрасной убийцы сильная и теплая. Именно то, что требуется.
– Помнишь всю эту чушь, которую я тебе рассказывала? – неожиданно смеется Ада. – О том, почему я убивала скверных поэтов, бла-бла-бла…
– Да уж. Рассказывала ты, вероятно, не мне, но я помню. Такое поди забудь. Дескать, они уничтожают дух поэзии…
– Ага. Тебе я это рассказывала или нет, спорить не будем. Сам когда-нибудь разберешься, без моей помощи… Так вот, забудь эту чушь. Не подвернулись бы мне под руку поэты, придумала бы другую байку, для самоуспокоения. А все оказалось просто: такова моя природа. Время от времени я должна убивать, ничего не попишешь.
– И как ты выкручиваешься? – интересуюсь.
– А я не выкручиваюсь. Просто отправляюсь на охоту… Что касается представлений о смерти как о всемогущей, неумолимой даме с косой – дурацкая чушь! Нас, знаешь ли, много – по крайней мере, здесь, в Нижнем Городе. И с косой, насколько мне известно, ходит только один законченный псих. Мужик, кстати. Здоровенный такой лоб… Всемогущих среди нас не наблюдается, зато почти все – милейшие люди. Ну, у меня, положим, тяжелый характер, но мы – я и тот тип с косой – скорее исключение.
– Я опять дурак и ничего не понимаю? Или ты действительно пытаешься мне втолковать, что работаешь Смертью? На полставки?
– Я не пытаюсь. Я просто говорю.
– Погоди-ка. Ты убиваешь здесь, в Нижнем Городе?
– Ну что ты ерунду метешь? Как маленький… В Нижнем Городе нельзя ни жить, ни умереть. Здесь можно только быть. Чувствуешь разницу?
– Чувствую… наверное. То-то со мной все как-то не так!
– Конечно. Ты просто не привык быть. Или отвык. Тебе виднее…
– Слушай, – говорю. – Если ты – смерть, расскажи мне, что бывает после тебя. А то живу дурак дураком…
– Всякое бывает, – уклончиво отвечает Ада. – Каждому свое, знаешь ли…
90. Тиртханкара
Создатель брода.
Мы сидим на низкой скамье у фонтана, извергающего не воду, а тягучий, молочно-белый свет. У меня кружится голова; Ада спокойна и сосредоточена. Повинуясь мягкому, но настойчивому требованию, я кое-как пересказал ей свою-чужую историю.
– Тебе со мною повезло, – наконец изрекает она. – Мне с тобой, конечно, тоже. Но, честно говоря, тебе повезло больше. Ты начал служить своему призванию задолго до того, как впервые осознал, что оно существует.
– Я, по-моему, так до сих пор ни хера и не осознал.
В признании моем нет ни сожаления, ни растерянности, ни даже особого любопытства. Объяснит она мне, что имела в виду, – хорошо. Не объяснит – тоже ладно. Толку от объяснений, как я успел убедиться, – чуть. Пустышка для орущего разума. Но мой-то, кажется, в последнее время все больше спит. Чудовища, порожденные его дремой, за редким исключением, прекрасны. Ничего мне не нужно, лишь бы они оставались со мной.
– Неправда твоя. Ты ведь рассказывал мне, как увел за собой трех женщин – неведомо откуда, неведомо куда. Это и есть – осознать призвание. А ты думал, как? Сесть, поскрести в затылке и сказать: «О! Теперь понятно, как я буду жить!» Но так не бывает…
– Моему организму нужны все же четкие формулировки, – вздыхаю. – Я без них, как без витаминов, чахну.
– Единственную и неповторимую формулировку ты и без меня знаешь. Ты – Ключник. Тот, кто открывает двери. Потому и говорю, что со мной тебе повезло: мою дверь ты открыл почти нечаянно. Рассказал мне про улицу Маяковского. Из нескольких миллиардов человек, обитающих на планете, выискал дуру психованную, которой этот самый Нижний Город с детства снился. Я, конечно, не одна такая, но нас не слишком много, смею тебя заверить… Ты случайно указал мне путь, а я сумела и, что особенно важно, захотела им воспользоваться. Потому и говорю, что тебе со мной повезло. Ключник, хотя бы единожды исполнивший свой долг, почти бессмертен, какие бы глупости ни творил… Ты ведь, по правде говоря, крепко влип. Ну, или не ты, а тот парень, который хозяйничает сейчас в твоем зачарованном горном городке… Вы оба влипли в историю. В увлекательную книжную историю.
– Да уж… – морщусь невольно. – Читал я ее. Ничего особенного, но завораживает. Впрочем, еще бы она меня не завораживала!..
– Не только тебя… Знаешь, в чем проблема? Ты им чертовски мешаешь. Живешь наперекор чужой выдумке. Сопротивляешься, путаешь карты. Если бы ты умер, всем стало бы хорошо. И авторам, и читателям. И, что особенно важно, тексту. Но ты не умрешь. Теперь уже точно нет. Жизнь Ключника почти священна. Знаешь, как я рада?
– Приятно услышать такое признание именно от тебя, – смеюсь.
Ада тоже улыбается. Но как-то невесело. Словно бы что-то ее тяготит. Она настороже: прислушивается, вглядывается в темноту, отбивает ладошкой рваный ритм на коленной тверди. Наконец удовлетворенно кивает.
– Сюда идут, – говорит она. – Будь внимателен, Макс. Думаю, это по твою душу. Ты ведь у нас нынче особый гость, новичок. Самые важные события случаются именно во время первого визита в Нижний Город. Проверено путем задушевного анкетирования братьев по оружию.
– А разве не ты – самое главное событие?
– Обожаю грубую лесть. Тем не менее вынуждена признать, что я – всего лишь увертюра. Или эпиграф – как тебе больше нравится.
91. Тлоке-Науаке
«Тот, кто содержит все в себе».
К нам и правда направляется малорослое существо в широкополой шляпе и просторном плаще – пока я могу разглядеть лишь общие очертания. Впрочем, существо стремительно приближается: у него легкий шаг, удивительно широкий для такого коротышки.
– Это дядя Мик, – одними губами говорит Ада. – Он тут что-то вроде старьевщика. Важная персона.
Адресую ей недоумевающий взгляд. Почему, дескать, «важная»? Ада молчит, зато незнакомец поспешно отверзает уста. Отвечает на мой немой, несформулированный, невысказанный вопрос.
– Потому что, – густым басом говорит маленький человечек, – я возвращаю каждому утерянные им вещи. За символическую плату. Сгодится любая вещь, которую ты достанешь из кармана.
– А как выкручиваются те, у кого нет карманов? – спрашиваю.
Мне и правда интересно.
– Я в свое время оторвала пуговицу от пиджака, – вдруг вспоминает Ада.
– Вот примерно так и выкручиваются, – кивает дядя Мик. – Один юноша отдал мне золотые часы, другой – шнурок от ботинка. Оба получили свое. Все всегда получают только свое. Не было еще такого случая, чтобы кто-то получил чужое. Уж я-то свое дело знаю…
Достаю из кармана Венин телефон. Ничего не попишешь, дружище, плакал твой мобильник. Уж не знаю, с кем тебе придется говорить, когда ты наберешь знакомый номер. Но вряд ли со мной. Надеюсь, у тебя еще будет случай сообщить мне, что я – козел. Эта надежда придает мне силы. Господи, как же мало мне, оказывается, надо…
