Х
117. Хаос
…своей собственной рукой все открывает и закрывает, являясь как бы мировой дверью.
Захожу в ближайший подъезд (дверь заперта на кодовый замок, но это больше не имеет значения) и оказываюсь на балконе Вениной квартиры, откуда ушел четверть часа назад. Выглядываю во двор. «Нива» моя стоит на месте, как миленькая. Словно бы и не было никакой поездки. Будто я на минутку задремал, сидя в шезлонге… А может, и правда, задремал?
Проверить проще простого. Спускаюсь вниз, завожу машину. Тепленькая, как и следовало ожидать. Кто бы сомневался.
Отлично, – думаю, опускаясь на горячее сиденье. Именно чего-то в таком роде мне и не хватало. Но теперь…
Что там говорила рыжая умница Олла? «Мотаться будешь, как челнок. Между городами, между мирами, между явью и сном, между жизнью и смертью». По всему выходит, что и правда буду. Теперь я, кажется, знаю метод.
118. Хважарпыс
…нартский кузнец чинил ему голову с помощью медных пластинок.
Остаток дня я скоротал, отворяя всевозможные двери, дверцы и калитки. Тягал тяжкие створки металлических ворот, осторожно отодвигал в сторону фанерные щиты, закрывающие оконные дыры обеспамятевших нежилых домов. Словом, потрудился на славу.
Мартышкин труд: ничего из ряда вон выходящего со мною не случилось. Только поцапался с несколькими одинаково толстыми, мятыми тетками, олицетворявшими, очевидно, общее возмущение всполохнувшейся реальности. Куды, дескать, прешь? А ну стой, скотина! Возомнил ся, понимаешь…
В конце концов я сдался. Рухнул за столик какого-то мексиканского ресторана в надежде, что соль, лимон и текила в сочетании с огненным соусом «Табаско» выжгут напалмом горечь моей густой, смешанной с городской пылью, слюны. Это, очевидно, и есть неоднократно описанный беллетристами привкус поражения. Мне он хорошо знаком. Демоны, обитающие в темноте под моими опущенными веками, уже не раз метили эту территорию. Остались довольны. Суки. Ненавижу.
За соседним столиком два изрядно перебравших гражданина средних лет бурно обсуждают нежелание своих текущих подруг глотать семенную жидкость. Я вынужден слушать их занимательную беседу практически без купюр: других свободных столиков в заведении нет, а искать другой ресторан мне почему-то не хочется. Не то смутное ощущение правильно выбранного места, не то обычная бытовая лень – я так вымотался, что утратил способность отличить одно от другого.
– Ты мне уже что-нибудь заказал?
Вопрос звучит откуда-то из-за моей спины, и я даже не сразу понимаю, что он адресован мне. Да и с какой стати? Я не назначал здесь свиданий, не надеялся тайно на счастливую встречу, не томился предчувствиями. Но легкая рука опускается на плечо, путешествует по шее, зарывается в волосы. Прохладная, ласковая ладошка теребит мой загривок с небрежной нежностью, словно бы я – любимый, бестолковый пес, отставший в толпе от хозяина, но теперь благополучно водворенный на место.
Я не оборачиваюсь. Я, наверное, уже и так знаю, кто пришел меня навестить. И до одури, до потери памяти, до медвежьей болезни боюсь ошибиться. Мне не выжить, если ошибусь, – так, во всяком случае, мне сейчас кажется.
– Только не делай из мухи слона, – говорит Маша, усаживаясь рядом. – Не падай со стула, ладно? Не хотелось бы развлекать тутошнюю публику. Она не заслуживает зрелищ. Разве что хлеба. А этого добра тут хватает.
Рука ее по-прежнему на моем затылке, и это – акт милосердия, как я понимаю. Маша знает, что прикосновение убедительнее слов.
– Неужели я заснул прямо в ресторане? – спрашиваю наконец.
– Ты заснул много раньше, – улыбается она. – В красном кресле на вилле Вальдефокс, помнишь? Не парься, ладно? Хочешь, дам честное слово, что я тебе не мерещусь?
119. Хёгни
…смеется, когда у него вырезают сердце.
Смеюсь, качаю головой.
– Разве бывают «честные слова»? Разве что честные ощущения. Твоей руки мне вполне достаточно.
Она довольна.
– Ну если так, покорми меня. Будем считать, что я – тамагочи… Видел когда-нибудь такую игрушку?
Пожимаю плечами. Видел ли я игрушку – ну и вопрос! Словно позади у нас – максимум неделя разлуки, а впереди – бесконечно долгое лето и множество других лет, так что можно транжирить эту вечность, предусмотрительно нарезанную на тонкие ломтики дней… Но ведь это не так. Или?..
– Я не знаю, – беззаботно отвечает Маша. – Скорее всего, у нас и правда впереди вечность: у каждого своя. Но в некоторых точках наши вечности пересекаются. И это лучше, чем ничего.
Молодой человек в фирменной майке ресторана и ярком, стилизованном под индейскую вышивку переднике, надетом поверх белоснежных штанов, наконец оказывается поблизости, на расстоянии сдержанного жеста. Мне удается его подозвать. Заказываю бурритас с черепашьим мясом для Маши. Сам я вряд ли смогу что-то проглотить. Горло мое раскурочено истошным криком, который, по счастию, не способно уловить ни одно человеческое ухо. Разве что Машино. Возможно, она даже знает, от счастья я ору или от боли. Потому что сам я уже не могу разобраться в собственных чувствах.
– Ты напрасно перегибаешь палку, – мягко говорит она. – Не нужно усердствовать: ни в радости, ни в муке. И в прочих вещах чрезмерное усердие вредит. Сегодня ты имел возможность в этом убедиться. Не мешай тому, что происходит, – только и всего… Не спеши, ладно?
– Постараюсь.
– Стараться как раз не надо бы. Просто не спеши. Расслабься. Тебя не наградят за заслуги и не накажут за ошибки. Потому что ни награждать, ни наказывать некому. Мы слишком одиноки, чтобы иметь начальников и надзирателей.
Вопросительно поднимаю брови. Неужто и правда настолько одиноки? Никаких «начальников» – это уже ни в какие ворота! Я так не привык. Должен ведь, должен быть кто-нибудь «самый главный», директор Вселенной, президент Кали-Юги, фюрер моей кармы. Или и правда обойдемся?..
Маша серьезна. Укоризненно качает головой, хмурит брови, словно великодушно решила компенсировать мне отсутствие отцов и командиров. А что, она может! Мало никому не покажется…
– Поверь, наше поведение никого не интересует, успехи не завораживают, а неудачи не раздражают. Ну разве что ближайших соратников. Но это, как ты понимаешь, сугубо коллегиальное сочувствие, а не «высочайшее внимание»… Если и есть где-нибудь ангел, записывающий наши деяния в тетрадку, скорее всего, он просто учится в первом классе какой-нибудь небесной гимназии и ведет дневник наблюдений за живой природой… У вас в школе, на уроках природоведения были такие штуки?
– «Дневник наблюдений»? Да, конечно. Таблички, которые требовалось заполнять метеорологическими данными: температура воздуха, облачность, осадки. А еще там следовало рисовать звериные следы и фиксировать даты птичьих перелетов… Помню, на одной из страничек было задание: начертить свой путь от дома до школы. Я полдня пыхтел. Разбил страничку на четыре части и нарисовал четыре разных маршрута. Учительница поначалу решила, что я не понял задания. Знаешь, у нее, наверное, в голове не укладывалось, что существует почти бесконечное множество способов добраться из пункта «А» в пункт «Б». Но потом она доперла. Поставила мне пятерку и стала ходить домой через парк, обозначенный на моей схеме мелкими зелеными какашками…
