– Очень типичная история про тебя, – оживляется Маша. – Даже учительнице, взрослой тетке, мозги вправил, заставил ее скакать по газонам, ломая каблуки… Всегда бы так!
– За это и выпьем, – кривляюсь, подражая лепетанию в жопу пьяного человека.
Мы смеемся и поднимаем бокалы.
120. Химера
Чудовище, рожденное Эхидной и Тифоном.
В Машином стакане томатный сок, в моем – минеральная вода. Что с того? Нас пьянит тайный, почти невыразимый смысл так толком и не произнесенного тоста. Того гляди, пустимся в пляс, стулья станем ломать или песню матерную заорем фальшивым дуэтом. С нас станется.
Ничего такого мы, понятно, не делаем. Не куражимся, не дурачимся, не глумимся над заведенным укладом тутошнего бытия. Сидим смирно, смотрим друг на друга, держимся крепко за руки и ржем, как расхрабрившиеся после первого в жизни алкогольного коктейля подростки.
Бардак воцаряется почти помимо нашей воли.
Посетители ресторана вдруг начинают воплощать в жизнь тайные наши желания. За дальним столиком яростно и почти неразборчиво орут «Семь-сорок»; вусмерть пьяная дама с тонким лицом ботичеллиевской Весны пытается приплясывать на неверных, негнущихся ногах. Молодой человек в сером однобортном костюме колесом пересекает зал, метким ударом ноги открывает дверь туалета и скрывается в этом тайном убежище, так и не потрудившись вернуть свое гибкое тело в обычное положение. Нетрезвые угрюмцы по соседству с нами прекратили наконец обсуждать душераздирающие аспекты орального секса. Один из них поспешно сползает на пол и начинает страстно вылизывать тупоносый английский ботинок своего приятеля. Тот сладко, утробно стонет, словно бы совокупляясь с невидимым суккубом. Глаза закатились, на устах – улыбка Джоконды. Что за черт?! У меня волосы дыбом, а прочим – до задницы. Словно бы до того дошло самоуглубление наших случайных соратников по поглощению мексиканской пищи, что никто не видит друг друга, и только мы с Машей по-прежнему способны любоваться всей совокупностью разрозненных эпизодов.
И это, вероятно, только начало. Вдруг сам собой взлетает к потолку тяжелый стул; пустой столик с розовой табличкой «Reserved», напротив, с грохотом обрушивается на пол: от его ножек осталась даже не щепа – труха, удушливая древесная пыль. Сутулый менеджер в опереточном сомбреро с ужасом наблюдает за разбушевавшейся мебелью; его юная коллега вращает белками и зажимает руками рот, размазывая по подбородку алую, в тон приколотой к волосам розе, помаду. Из кухни доносятся возбужденные крики и еще почему-то – гулкий барабанный бой. Бутылки в баре начинают лопаться, издавая не звон и не грохот: они протяжно подвывают, как маленькие, но очень несчастные собачки.
Маша тянет меня за руку. Хочет улизнуть от греха подальше. Я спешно сую под пепельницу деньги и следую за нею. Ковер сердито елозит под нашими ногами, словно возмущаясь, что мы его топчем. Мимо моего уха со свистом пролетает свернутая в трубочку лепешка, орошая окрестности курятиной и бобами. Колечко лука приземлилось мне на плечо. Этим, однако, неприятности и ограничились, даже от потоков томатного соуса судьба меня уберегла.
Мы вышли на улицу.
– Как ты думаешь, теперь там все успокоится? – нерешительно спрашиваю я.
– Наверное, – вздыхает Маша. – Ох, надо бы нам поосторожнее! Никогда прежде я ничего такого, кажется, не… Ну да оно и понятно. Мы же с тобой впервые наяву встретились – с тех пор, как ты повел меня в гости к Франку. И вот вам результат…
– …Нету поросят! – подхватываю. – Ты только не наказывай нас за плохое поведение, не исчезай прямо сейчас, ладно? Мы ведь нечаянно, сама знаешь. Не со зла, даже не сдуру, а просто по причине отсутствия практического опыта обращения друг с другом в условиях неупраздненной реальности.
121. Хлинеу
Брат женился на собаке, а сестру унес медведь.
– Еще чего – исчезать! – Маша хмурится, по-детски морщит нос, прячет в уголках губ кокетливую улыбку. – В самый-то интересный момент? Нет уж… Но, знаешь, ты напрасно думаешь, будто от меня хоть что-то зависит. Стала бы я от тебя прятаться, как же!
– Надеюсь, тебя не держат в темнице?
Стараюсь дурачиться, хоть и пугает меня изрядно эта тема. И хотелось бы разобраться в непростых наших отношениях, привести график свиданий хоть в какое-то соответствие с собственными ожиданиями, да боюсь услышать нечто такое, с чем мне будет тяжко и страшно остаться в одиночестве. А ведь рано или поздно я, пожалуй, опять останусь один, как ни крути!
– Странная идея – держать меня в темнице. Кому, интересно, это могло бы понадобиться? Все наоборот: однажды я вырвалась на волю, и с тех пор своей воли у меня больше нет. Я ничего не решаю. Хотелось бы, конечно, махнуть рукой, сказать тебе: давай отложим на какое-то время все эти дурацкие, хлопотные чудеса, возьмем отпуск, проживем несколько месяцев неспешно, со вкусом. К морю съездим, что ли…
Маша мечтательно вздыхает. Я уже почти готов поверить в чудесную перемену нашей общей участи. А вдруг действительно?..
– Ну так за чем дело стало? Скажи. А я послушаюсь. Одно удовольствие тебя слушаться.
– Что бы я ни сказала, это дела не изменит. Когда для тебя наступит утро нового дня, меня, скорее всего, не будет рядом. Я не планирую убежать, но предчувствую, что именно так и случится. Я же говорю тебе: своей воли у меня нет. И ничьей воли нет для меня. Я просто случаюсь, происхожу, проистекаю, бываю… Но не всегда, а время от времени, от случая к случаю. Не понимаешь?
– Мягко говоря, не очень.
– И не поймешь, пока не попробуешь. Но ты непременно попробуешь. Да ты уже начал пробовать. По ма-а-ахонькой такой капельке… Оно и правильно: новую судьбу следует вводить в организм гомеопатическими дозами.
– А мои дозы именно «гомеопатические»? – ухмыляюсь. – Страшно даже представить, как выглядит большой глоток…
– Да уж, представить – страшно. А проглотить – сладко. Даже захлебнуться – дивная, прекрасная мука. В свое время я-то как раз чуть не захлебнулась. Но за мной, к счастью, присматривали.
– Франк?
– Ну, положим, твоего приятеля Франка хлебом не корми, только дай слепых котят в Мировой океан пошвырять… Но на нем свет клином не сошелся, в этом доме на перекрестке миров вечно ошивается всякий славный народ. Турбаза у них там или что-то в таком духе… Да ты ведь и сам успел познакомиться с тамошними завсегдатаями?
– Ага. Дивная компания. Интеллигентный спецназовец, безумная старушка, блондинка с баяном, босяк в пальто и девочка с плеером. Впрочем, сначала я подумал, что она – мальчик…
– Ангелика, – кивает Маша. – Прочих не узнаю. Наверное, они дурачились. Или ты сам как-то иначе их видел… Впрочем, в этом доме все зыбко и переменчиво, и только Ангелика – почти константа. Она со мною поначалу нянчилась. Не очень долго, но мне вполне хватило.
