Он вновь замолчал, я не стал расспрашивать дальше. Зачем? Что наступило следом, я мог увидеть, не сходя с места. Дорога, заботливо вымощенная благими намерениями, привела именно туда, куда следовало. Закон Алессо Порчелли. Обратный результат…
— Панове! Пан пулковник Бартасенко вас на кулеш кличут! Знакомый хлопец в нескладно сидящем черном каптане ударил каблуками в грязь. Мы переглянулись.
— Пойду! — Брат Паоло устало повел плечами. — Сейчас моих хлопцев нельзя оставлять надолго одних.
— Погодите! — заторопился я. — Вы мне все это рассказали… Зачем?
— Пан пулковник…
Я оглянулся. Бравый посыльный замолчал, попятился, сгинул.
— Затем, чтобы вы поняли, что такое Общество, которому вы служите и которому служил я.
Вот оно что! Кажется, предатель не прочь и меня потянуть за собой!
— Не возводите хулу на Общество Иисуса Сладчайшего, — отчеканил я. — Брат Сфорца допустил страшную ошибку, о которой следует немедленно доложить в Рим…
Смех — злой, торжествующий. Смех Черного Херувима.
— Вы с ума сошли, брат Илочечонк! В Риме все знали! Конгрегация одобрила все планы киевской миссии! А вас послали на верную смерть. Знаете, почему я не попытался вас убить? Да просто потому, что не хочу исполнять их планы!
Хотелось крикнуть, возмутиться, схватить изменника за горло. Но я молчал. Их планы… Илочечонка вырвали из родной сельвы, из Прохладного Леса, и отправили, ничего не сказав, ни о чем не предупредив, под нож брата Паоло…
— Между прочим, работа в Риме сейчас идет вовсю! Перед смертью брат Алессо сообщил, что нашел какой-то способ воздействия на этот Промежуточный Мир. Проникать в само Грядущее! Не знаю, как, он писал по-арабски, боялся, что отец Сфорца узнает. Если это правда, представляете, о чем идет речь? Бедняга! Он не знал, что все его записи копируются и пересылаются в Конгрегацию!..
…Не знал. Потому и думал унести Черную Книгу с собой — в могилу. Наивный брат Алессо хотел остановить эту работу. Не Божью работу.
— Теперь его исследованиями занимаются в Риме. Впрочем, не только ими. Тут я не смогу вас убедить, это увидят наши правнуки. Но, к сожалению, мои штудии им тоже известны. Вы слыхали о Шабтае Цеви?
Я вздрогнул. Шабтай Цеви — имя, не дававшее мне покоя. Еврейский мессия, заботливо опекаемый братом Канари!
— В Конгрегации решили разобраться с иудеями. Не ново, конечно! Но на этот раз придумали кое-что эффективнее костров и погромов. Что может быть лучше — пустить слух о мессии, сорвать с места десятки тысяч людей, заставить их бросить имущество, дома, погнать куда-то в Турцию…
В Турцию… А там их ждет брат Манолис Канари.
— Евреи не звонят в колокола, брат Паоло!
Острые волчьи зубы вновь оскалились. Ему было весело.
— Колокола — ерунда, средневековье! Я разработал метод воздействия одновременно на слух и на зрение. Скажем, чтение послания того же мессера Шабтая в синагоге! А на самого мессию можно воздействовать по-другому. В общем, наших паломников в Иерусалим ждет большая неожиданность. Представляете, весь кагал собирается в Палестине, а мессия… Ну, скажем, переходит в ислам! Смешно, правда? И знаете, в этом — и только в этом — я согласен с Конгрегацией. С иудеями давно пора кончать!
Я отвернулся. И этот человек смеет хулить Общество!
— А русинов, значит, пожалели?
Смех. Я так и не понял, чей — брата Полегини или того, Черного.
— Да бросьте! Такие, как мы, никогда никого не жалеют. Просто в Киеве перестали со мной считаться. Что ж, я поставил их на место!
Он улыбался. Нет, скалился! Джанардана был доволен собой.
— Убирайтесь отсюда! Быстро!
— Но…
Наши взгляды встретились, и Паоло Брахман умолк.
* * *
Сатана уходил. Седой костлявый Дьявол со страшной усмешкой на покрытом вечным загаром лице. Я прогнал его, но поздно, слишком поздно! С Противостоящим нельзя вступать в спор, ибо слова его — яд. Яд, от которого нет спасения.
Особенно если этот яд — правда.
Хотелось завыть, упасть на грязную землю, ударить кулаками в равнодушную твердь. Но сил не было. Ядовитый шип из сарбакана вошел слишком глубоко — не вытащить, не прижечь рану.
Во что ты верил, глупый ягуар?
«…А говорил в сердце своем: «Взойду на небо, выше звезд Божьих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему».
«Но ты низвержен в Ад!..»
Ночью в разрывах туч показалась луна. Мертвый лик скалился, освещая покрытое трупами поле. Подобрали не всех, и тлетворный дух, сладковатый запах Смерти, уже воскурялся кощунственным фимиамом к равнодушному Небу. Черные птицы пировали до вечера, радостно перекликаясь и терзая клювами беззащитные тела.
Но теперь птиц спугнули. В лунных лучах тускло блеснула сталь. Ровный строй пехотинцев вырос напротив вала, а за ним уже двигалась земля. Второй вал, такой же высокий, необозримый, поднимался навстречу первому.
Осада!
* * *
Шевалье ошибся, а может быть, это я оказался слишком далек от бесшабашной Марсовой потехи. Дни — тяжелые, неимоверно тоскливые, сливались в один, медленно приближаясь к неизбежному финалу. День — ночь, день — ночь…
— Монсеньор! Прикажите им! Прикажите!..
— Я не могу здесь приказывать, брат Азиний!
— Но… Что же делать? Очень много раненых, их нужно увозить, срочно увозить! Я говорю, но меня никто не хочет слушать!
— Хорошо. Я попытаюсь…
День — ночь…
* * *
— …Его Королевская Милость обещает пощаду всем, кроме вождей злонамеренной ребелии. А посему повелеваем: сотников и полковников в железа ковать, гарматы же и прочее оружие выдать, тако же гетьманскую булаву и иные клейноды…
— Долой! Геть! Долой! Не сдадимся, матери твоей черт, трясця в печенки, в глотку кол! Пусть Его Милость нас сперва в сраку поцелует!
День-ночь…
* * *
— Шевалье! Что у вас с ухом?
— А, пустяки, Гуаира! Просто царапина! Слыхали, как мы сражались? Ma foi! Эти немцы бежали словно зайцы. Мы отбили холм, тот, где татары стояли, помните?
— Но там сейчас королевский штандарт!
— Да? Ну, под конец немного не повезло. Vioux diable! Зато какая была драка!
