Но я не умер, разумеется. Я автоматически умылся, оделся — о завтраке даже думать было противно — и дисциплинированно поехал на службу.
Джуффин сидел в своем кабинете, свежий и бодрый, словно у него за спиной была не бессонная ночь на рабочем месте, а продолжительный отпуск на лоне природы.
— Неприятности вам к лицу, сэр, — без тени улыбки сказал я.
— К сожалению, не могу ответить тебе тем же, — насмешливо отозвался он. — У тебя редкий дар превращать чудесное событие в личную трагедию, сэр Макс. Но я думаю, ты мог бы не столь активно его эксплуатировать…
— Не говорите ерунду, — деревянным голосом отозвался я. — Вы же меня заколдовали, да? Я чувствую себя непонятно зачем ожившей мумией.
— Не преувеличивай, — отмахнулся шеф. — «Заколдовал» я его, видите ли… Просто позаботился, чтобы твои бурные переживания не свели тебя с ума и не нарушили мои планы, вот и все! Мне уже стало скучно наблюдать твое суетливое, но бездеятельное беспокойство. Признаться, ты меня немного разочаровал напоследок. Я-то надеялся, что за эти годы ты хоть чему-то у меня научился…
Я пожал плечами — дескать, отцепитесь, — уселся в кресло и уставился в одну точку.
«Интересно, — думал я, — неужели Джуффину нравится иметь дело с таким тюфяком, в которого он меня превратил? Ну, если нравится, значит, так ему и надо!»
Забавно: мои мыслительные процессы не претерпели почти никакого изменения. Я отлично понимал, что именно со мной происходит, понимал, что это, в сущности, ужасно, но… Мое понимание больше не имело никакого значения, как не имеет значения журчащий за стеной монолог героя телефильма, который смотрят жильцы соседней квартиры.
Я чувствовал на себе тяжелый взгляд шефа и смутно осознавал, что под непереносимой тяжестью этого взгляда проваливаюсь все глубже и глубже, в густой мутный туман полной апатии. Что ж, Джуффин поступил милосердно, хотя вряд ли им руководило желание облегчить мне жизнь…
сгорело сразу несколько слипшихся страниц
Следующие три дня почти не сохранились в моей памяти: оказывается, очень трудно запомнить события, если они не сопровождаются привычными эмоциями. Помните вкус диетической манной каши, сваренной на воде, без соли и сахара? Нелепое сравнение, но лишь так можно хоть в каком-то приближении описать эти три дня, заполненные сумбурными, но однообразными хлопотами.
Смутно помню, что сначала улицы Ехо опустели. Всюду мелькали только бело-голубые лоохи адептов Ордена Семилистника всех рангов. Потом куда-то подевались и они; моя ненадежная память и житейская логика хором подсказывают, что их тоже усыпили. Да я и сам, кажется, принимал самое активное участие в этом историческом мероприятии.
По крайней мере, я все время был при деле — настолько, что мне почти не удавалось поспать, хотя сейчас я представления не имею, чем именно занимался. Колдовал — так, что ли? Очень может быть, что и колдовал. Да так, как мне прежде и не снилось. Впрочем, в эти дни даже неопытный Нумминорих вел себя как бывалый отставной Магистр какого-нибудь грозного Ордена. А тихий обитатель Большого Архива, обаятельный, рассеянный и неловкий сэр Луукфи Пэнц, словно бы взялся исполнять главную роль в пьесе о бурной юности знаменитого Лойсо Пондохвы да и вжился в образ. Впрочем, ничего удивительного: поют же некоторые домохозяйки под гипнозом почище Марии Каллас… а толку-то!
Утро четвертого дня я встретил на нашей половине Дома у Моста. Я безучастно созерцал восход солнца. Не потому, что это зрелище доставляло мне удовольствие, просто так вышло, что пару часов назад я устало рухнул в одно из кресел в Зале Общей Работы, лицом к окну, в надежде, что удастся задремать. Но так и не задремал.
Вместо сновидений мне пришлось пялиться на узкие ярко-оранжевые полосы, окрасившие небо над островерхими крышами опустевшего Старого города. Поскольку устал я за последние дни так, как, пожалуй, еще никогда не уставал, созерцание было сродни глубокому сну с открытыми глазами.
Оранжевое солнечное сияние постепенно заполнило все пространство перед моими глазами; наконец мне показалось, что я нахожусь в центре большого костра, а еще через секунду почувствовал его обжигающий жар и пулей выскочил из кресла, спасая свою шкуру.
Почти сразу я понял, что никакого костра, разумеется, не было и в помине. А потом осознал, что проснулся. То есть не просто вернулся от дремотного оцепенения к бодрствующему состоянию. Проснулся старый добрый Макс, которого и в помине не было рядом со мной в последние дни. Мои сердца в бешеном ритме колотились о ребра, мне хотелось плакать, кричать, биться головой о стенку, потому что я снова считал, что все пропало и я уже не успею хоть что-то исправить. Но сейчас это идиотское истерическое состояние казалось мне почти благом: по крайней мере, я снова был живым — приятное разнообразие… А потом в моей груди лениво зашевелился меч короля Мёнина, и знакомая тупая боль сразу привела меня в чувство, куда эффективнее, чем стакан холодной воды или звонкая пощечина.
— Ох, как же все хреново! — тихо сказал я вслух. И замолчал, поскольку мне требовалось немного подумать: может быть, еще можно успеть спасти ситуацию. Да уж, отважная дурочка надежда действительно умирает последней, и я до сих пор не могу решить: нравится мне это или нет…
— Хреново, говоришь? — бодро откликнулся из-за полуоткрытой двери своего кабинета Джуффин. — Магистры с тобой, сэр Макс! По-моему, лучше просто не бывает!
Повинуясь скорее порыву, чем здравому смыслу, я зашел в его кабинет и некоторое время с холодным любопытством разглядывал своего шефа.
Он еще больше помолодел, теперь это сразу бросалось в глаза. Еще несколько дней назад мне показалось, что Джуффин благополучно избавился от груза пары-тройки нелегких столетий, но тогда дело было скорее в радикальной перемене его настроения: государственный чиновник высшего ранга начал превращаться в знаменитого Кеттарийского Охотника — еще бы он не переменился! А теперь кроме озаряющего его лицо лихорадочного, опасного, но чарующего внутреннего огня я обнаружил и более очевидные перемены. Куда-то исчезла паутинка мелких морщин, окружавших его раскосые глаза, почти разгладились глубокие складки у рта, губы стали ярче, а впалые прежде щеки заметно округлились.
Словом, перемен было много, и далеко не все поддаются описанию. Важно общее впечатление: тот сэр Джуффин Халли, с которым я имел дело все эти годы, выглядел как чрезвычайно бодрый и энергичный, но все же весьма пожилой джентльмен. Теперь же, скажем, у меня на родине ему не дали бы и пятидесяти — даже с поправкой на здоровый образ жизни и личное могущество.
Я всегда предполагал, что в молодости шеф был довольно красив, но даже не подозревал насколько. Впрочем, сейчас его обаяние на меня не слишком-то действовало — наверное, просто потому, что я знал: этот невероятный дядька больше никогда не будет моим другом. Впрочем, вряд ли он вообще когда-то им был. Мало ли что мне, дураку, казалось!
Но считать его своим врагом… Черт, это по-прежнему было выше моих сил. Больше всего на свете мне сейчас хотелось, чтобы Джуффин сумел убедить меня, что мы не враги и никогда ими не станем. Я, чего греха таить, вполне был готов ему подыграть.
