— Почему?
Теперь я совершенно не понимал его логики.
— Потому что Лойсо Пондохва, дырку над ним в небе, самое обаятельное существо в этом Мире. Никто не может устоять. А Тень, которая уже однажды сбежала от хозяина… Нет, Сотофа правильно делает, что не рискует. Хороша бы она была!
— А вообще это возможно — убить Лойсо Пондохву? — спросил я. — Хотя бы теоретически? Я всегда был уверен, что он бессмертен. Не знаю, кстати, с чего я это взял. Но когда речь идет о колдуне вроде Лойсо, бессмертие как бы само собой разумеется. Нет?
— В чем я совершенно уверен, так в это в том, что твоя левая рука превратит его при удобном случае в горсть пепла, как всякое другое живое существо, — если, конечно, ты не забудешь надеть свои Перчатки. Да и у меня самого в запасе имеется пара-тройка прекрасных способов превращения бессмертного в мертвеца. Проблема в том, что Лойсо это знает. И меня к себе не подпускает. И не подпустит никогда, он не дурак.
Я был удивлен.
— Не думал, что проблема выглядит именно таким образом. Мне казалось, Лойсо невозможно убить, а его просто трудно поймать — правильно?
— Скажем так, его почти невозможно убить и почти невозможно поймать, — безмятежно сказал Чиффа. — Но «почти» — воистину волшебное слово, я его очень люблю. Небольшой шанс у тебя есть. Вопрос в том, захочешь ли ты им воспользоваться. Вообще-то, конечно, рановато отправлять тебя на такую охоту. Я бы предпочел сделать это, скажем, лет через сто. Но Лойсо надо убить сейчас. Пока он жив, война не закончится, а для всех нас это вопрос больше чем жизни и смерти. Ничего не поделаешь, именно так обстоят дела.
Я хорошенько обдумал все услышанное, все взвесил и твердо сказал:
— Я не верю.
— Чему именно? Что Лойсо возможно убить? Или что он — единственная реальная причина затянувшейся войны? Но…
— Нет, я не верю, что вы не можете к нему подобраться. Помните, вы напоили меня своей кровью, чтобы я мог поспать и мертвые магистры меня не узнали? Собственно, они по сей день не узнают меня — с тех пор, как я побывал в Хумгате. Вы тоже можете отправиться в Хумгат или просто напиться чужой крови — к примеру, моей. Впрочем, я почти не сомневаюсь, что есть великое множество других способов, о которых я пока не знаю.
— Кстати, не такое уж великое. Раз, два и обчелся. Впрочем, неважно. Я понимаю твое недоверие. Я и сам, собственно, до последнего времени думал, что сумею обмануть Лойсо. Но я потратил почти год на бесплодные попытки, и ничего не вышло. Он всегда меня узнает, как бы я ни хитрил. А потом оставляет на пороге моего дома — дальше-то ему не пробраться — любовные послания, вроде этого.
Он вынул из кармана аккуратно сложенный лист плотной зеленой бумаги и протянул его мне. К моему удивлению, там были не слова, а рисунок. Кривая длинноносая рожица с косыми глазами и высунутым языком. Будь на моем месте кто-то другой, ему пришлось бы прилагать усилия, чтобы не рассмеяться: рисунок был отличной, узнаваемой и очень злой карикатурой на Кеттарийского Охотника. Поскольку оригинал сидел напротив, это было особенно очевидно.
— Хорошая шутка — для студента-первокурсника, — ухмыльнулся Чиффа. — И это самый ужасающий колдун нашего времени! Дитя неразумное. Впрочем, это, конечно, куда более тонкое издевательство, чем может показаться на первый взгляд. Лойсо меня раскусил. Знает, что самая моя большая слабость — дети. Я имею в виду, люди, которые всю жизнь остаются детьми — в сердце и не только. Понятно почему: всякий стремится к тому, чего ему самому не хватает, а я, сколько себя помню, всегда был слишком взрослым. Даже лежа в колыбели, раздумывал, что все вокруг живут неразумно и все делают неправильно, только я один знаю, как надо. Сейчас смешно вспоминать, но это ничего не меняет… И вот Лойсо подбрасывает мне все эти трогательные свидетельства своего мальчишества. Дескать, посмотри, дурень, на кого охотишься. Ребенка решил умучить? Остроумный ход, кто бы спорил. Но со мной такие фокусы, хвала магистрам, не работают.
Все это было чрезвычайно интересно, но я счел необходимым вернуться к основной теме нашей беседы.
— Так, значит, вы уже год пытаетесь поймать Лойсо?
— Ну да.
Я подумал и понял, что это, пожалуй, звучит весьма правдоподобно. И многое объясняет. В частности, участившиеся исчезновения моего наставника. Прежде он никогда не оставлял меня без присмотра больше чем на пару дней, а в последнее время стал пропадать надолго. Причем всякий раз строго-настрого предупреждал меня, чтобы я ни в коем случае не вздумал посылать ему зов, дескать, это может стать настоящей катастрофой, если случится невовремя. К тому времени мы уже выяснили, что я, если нужно, могу пробиться с Безмолвной Речью к кому угодно, защитные барьеры для меня не препятствие. Чиффа говорил, что все дело в моей способности концентрироваться на задаче, оставаясь при этом абсолютно равнодушным к результату. Собственного мнения на сей счет у меня не было, но я полагал это свое умение чрезвычайно полезным и при всяком удобном случае старался его тренировать.
— Все еще хуже, я уже почти год пытаюсь хотя бы начать ловить Лойсо, — сказал Чиффа. — И дальше этого дело не идет. Это меня сердит. Я не привык играть по таким правилам. Обычно мне удается застать жертву врасплох или, напротив, разозлить настолько, чтобы желание покончить со мной при личной встрече стало сильней разумной осторожности. С Лойсо такие дешевые приемы не работают. Его, конечно, можно понять. У него есть великая цель — присутствовать при разрушении Мира. А еще лучше — самолично поспособствовать его скорейшему наступлению. Что он рассчитывает выгадать, я в точности не знаю. Но подозреваю, его переполняют примерно те же прекрасные фантазии, что и тебя, когда ты подбирался к орденским аквариумам, только масштабы совсем иные. При таком раскладе встреча со мной ему действительно ни к чему. Именно сейчас Лойсо очень не хочет — не только умереть, даже потерять на время форму для него катастрофа. Риск становится нежелательным, когда ставки так велики. Это, надеюсь, понятно.
Я пожал плечами. Какая разница, почему Лойсо Пондохва не желает назначать свидание Чиффе. Вполне достаточно того, что на сегодняшний день это — так. А нам надо, чтобы было иначе. Ничего не попишешь.
— А почему вы думаете, будто у меня есть шанс? — наконец спросил я.
— Только потому, что ты можешь застать его врасплох. Лойсо не принимает тебя всерьез, я уже не раз говорил, как это важно. Ты молодец, не забываешь время от времени развлекать горожан выходками Безумного Рыбника. Поскольку делаешь это без особого удовольствия и интереса, пошли слухи, что Безумный Рыбник понемногу теряет силу. Именно теперь, когда ты по-настоящему опасен, тебя никто не боится. Это настолько прекрасно, что слов нет! И конечно, никто не подозревает, что у тебя есть Перчатки Смерти. Зато все заинтересованные лица уверены, что они есть у меня. Уж прости, сэр Шурф, но мне пока достается вся твоя слава. Это несправедливо, зато очень полезно.
Я укоризненно покачал головой. Знает же, что мне нет никакого дела до так называемой славы. С этой точки зрения высокомерия у меня только прибавилось: люди представлялись мне слишком незначительными персонами, чтобы я стал интересоваться и тем более дорожить их мнением о себе. Единственное существо, чью симпатию я с некоторых пор искренне хотел заслужить, обитало неведомо где, называлось неведомо как и, скорее всего, вообще не имело понятия о том, что я есть. Потому что если бы у него тоже обнаружился старший товарищ, готовый объяснить, что у каждого имеется Тень, встреча с которой сулит немыслимые ощущения и невообразимые перемены, это было бы воистину удивительное совпадение. Я на такое не особо рассчитывал.
