– Ну, и долго мы будем здесь валяться? – поинтересовался Келюс, с удовольствием затягиваясь сигаретой.
Они лежали в переоборудованном под госпиталь медпункте Белого Дома. За окном был вечер. Двоих тяжелораненых, попавших сюда ночью, еще утром увезли в больницу, и в медпункте вместе с молодыми людьми оставался только милиционер, подвернувший прошлым вечером ногу. Страж порядка то и дело ковылял на здоровой ноге к телефону, ведя длительные переговоры с супругой.
– А по мне – хоть сейчас рванем, – пожал плечами Фрол. – Моя дырка в порядке. Только идти некуда. Не в Тулу ж, елы, на ночь глядя ехать.
Рана Фрола действительно затягивалась на глазах, изрядно удивляя врачей. Дхар, еще раз заявив, что на нем все заживает как на собаке, категорически отказался ехать в больницу. У Келюса дела шли похуже – боль почти исчезла, но слабость приковывала к койке, мешая двигаться.
Они уже успели побывать героями дня, дав интервью дюжине корреспондентов, прорвавшихся в медпункт несмотря на запреты врачей. К Лунину и его товарищу то и дело забегали какие-то весьма солидные люди, жали руки и неискренними голосами справлялись о здоровье. На минуту зашел Президент, поздоровался, но о здоровье спрашивать не стал, поинтересовавшись, не нужна ли помощь. Фрол и Келюс промолчали, зато милиционер тут же начал рассказывать про свою однокомнатную «хрущовку», в которой уже десятый год живет его семья. Президент, не дослушав до конца, рассеянно кивнул и удалился. К вечеру все успокоилось. Радио сообщило о полной победе и капитуляции врага, победители занялись делом, и раненых наконец-то оставили в покое. И сразу стало скучно.
– Вот что, – решил Николай. – Посплю часок, потом поедем ко мне. У меня четыре комнаты и один дед, если его, конечно, не арестовали за большевизм. Не ночевать же здесь, в самом деле! Разбудишь?
– Угу! – пообещал Фрол. – А знаешь, Француз, лихо этот старик по-дхарски говорит! Даже я так не умею. Я было подумал, он дхар…
– Полиглот, бином, – рассудил Лунин и почти сразу же отключился.
Келюса редко мучили кошмары, и снов он не боялся. Даже в самом глубоком забытьи Николай чувствовал, что все это не по-настоящему, что всегда можно проснуться. Поэтому, увидав себя в темном, освещенном лишь странным желтоватым светом, коридоре, он не испугался. Это было не страшнее, чем случившееся минувшей ночью. Но вдруг Николая начал пробирать озноб. Он понял – сейчас произойдет непоправимое, ему не убежать, не проснуться. Келюс успел подумать, что виною всему – контузия, но тут прямо из стены появился Китаец. Он шел развинченной странной походкой, широко улыбаясь, но глаза оставались при этом холодными и какими-то неживыми. Келюс хотел закричать, но голос не слушался, а тело приросло к полу. Николай вдруг понял: это не сон, просто его не смогли добить ночью, и теперь нашли здесь. У Китайца не было оружия, но Келюс знал – это не спасет.
И тут чья-то рука протянулась между ним и врагом. Высокий человек в сверкающей золотой парче шагнул вперед, заслоняя собой Лунина. Знакомый голос произнес: «Не бойся, воин Николай!» Странный старик, которого он принимал то за врача, то за священника, вновь махнул рукой, и Китаец, скаля крупные острые зубы, стал отступать, пока не растворился в серой штукатурке стены.
На этом, однако, не кончилось. Келюса обдало ледяным холодом. Из той же стены появилось несколько коренастых фигур в черных куртках. Они не бежали и не шли, а неестественно медленно, словно в кино, плыли к Николаю, не касаясь пола. Впереди всех двигался высокий крепкий мужчина с очень красивым, но красным, словно набухшим кровью, лицом. Лунин сразу же узнал их – майора Всеслава Волкова и его бандитов. Они скалились и подмигивали, в руках плясали автоматы, и Келюс успел подумать, что теперь даже Варфоломей Кириллович не в силах ему помочь. Но старик в золотых ризах вновь поднял руку в запретительном жесте, и сразу красные лица исказились страхом, плавный бег замедлился, и враги начали таять, исчезая в полумраке.
«Не бойся, воин Николай!» – вновь услыхал Келюс, но тут дрогнули стены, сырой смрад пополз по подземелью, штукатурка, медленно кружась, начала опадать на пол. Лунин понял – на этот раз спасения нет. Он оглянулся. Варфоломей Кириллович исчез, а сила, от которой – Николай чувствовал это – нет и не может быть защиты, приближалась, еще невидимая, но уже смертельно опасная.
Келюс собрал все силы, закричал, при этом дернулся, – и открыл глаза, увидев рядом с собою Фрола.
– Ровно час, – для убедительности дхар показал циферблат. – Ну че, Француз, делаем ноги?
– Я кричал? – Келюс быстро встал с кровати. Как ни странно, сон помог, слабость отступила.
– Кричал? – удивился Фрол. – Нет, спал, как убитый, только побледнел чего-то. Ну что, в карету его, сматываемся?
– Всенепременно! – улыбнулся Николай.
Страшный сон уходил куда-то прочь, и теперь Лунина куда больше заботило другое: отпустят ли эскулапы, и как встретит их его твердокаменный дед.
2. ТАЙНЫ УХОДЯЩИХ
Лунину-старшему исполнилось восемьдесят девять. Ему везло в жизни: в 20-м, когда болезнь задержала молодого комиссара в госпитале, и он не попал под Перекоп, где легла костьми вся его дивизия; в конце 30-х, когда нарком Лунин уцелел в ежовской мясорубке, перемоловшей его друзей. Повезло и в том, что Николай Андреевич умудрился дожить до Мафусаилового возраста, ничем серьезным не болея и даже не пользуясь бесплатными путевками, полагавшимися ему как многолетнему члену Центрального Комитета, бывшему министру и ветерану партии с семидесятилетним стажем. Впрочем, сам Лунин-старший не считал себя везучим. Он отнюдь не радовался, пережив однополчан, друзей, брата, исчезнувшего в 37-м, сыновей, а главное – дело, которому посвятил жизнь. В тот день, когда танки ворвались в Столицу, у старика в последний раз вспыхнула надежда. Но те, кто пытался спасти идеалы его жизни, действовали настолько трусливо и бездарно, что уже к вечеру первого дня противостояния Николай Андреевич махнул рукой, выключив старую «Спидолу». Назавтра он, не выдержав, вновь включил приемник, надеясь на чудо. Под утро, узнав о неудаче штурма, Лунин-старший аккуратно поставил «Спидолу» на место, выпил крепкого чаю и сел в кресло у двери. Все было кончено. Старику оставалось одно: ждать внука, ушедшего защищать его врагов, – непохожего, чужого, с которым он уже давно перестал даже спорить. Он ждал Келюса всю ночь и все утро, почти не вставая и ни о чем не думая…
Келюс и Фрол, не без труда вырвавшись из цепких рук медработников, убедились, что больше никому не нужны. На площади у опустевших баррикад кипел митинг. Раскрашенные девицы и столь же раскрашенные юноши хрипели под электрогитары песню про Андреевский флаг, чуть дальше стояла ровная шеренга танков, перешедших после прошлой ночи на сторону Президента. Общественный транспорт не ходил, а денег на такси как назло не осталось: Николай потратил их на сигареты, а дхар добирался из Тулы на последние рубли. Идея попросить машину у руководства была отвергнута, и оба добровольца решили не спеша прогуляться по Столице. Им повезло. В толпе на площади они столкнулись с одним из тех, кто навещал их в госпитале. Популярный артист, ныне ставший министром, вероятно не получил еще достаточной государственной закалки, а потому не только сразу же признал их, но тут же, ни о чем не расспрашивая, усадил в свою «Ладу», выяснив лишь, куда ехать.
