…all these moments will be lost in time…
«Blade Runner» by Ridley Scott
Триша сидит у чердачного окна, не шевелится, почти не дышит. Внизу, в саду, разговаривают гости — Макс и его старый друг. Вообще-то она вовсе не собиралась за ними следить. Даже не знала, что они дома, думала, все где-нибудь гуляют, и эти двое тоже. Она-то нарочно осталась приглядеть за «Кофейной гущей», потому что иногда заходят старые клиенты — если никого не застанут, будет обидно. И действительно, сперва, еще утром, появилась Фанни, а потом и Марк к ней присоединился, сидели, рассказывали новости, а Триша слушала и помалкивала, о гостях она никогда не болтает, пусть даже и с друзьями. Может быть, сами когда-нибудь столкнутся здесь нос к носу и познакомятся, это совсем другое дело.
Вскоре после полудня Фанни и Марк ушли, и Триша как раз собиралась перебрать камешки для морского чая, но услышала наверху какие-то подозрительные шорохи, пошла на чердак поглядеть, что стряслось, а там ничего особенного, просто ожили мертвые бабочки, в этом доме вечно кто-нибудь оживает, Триша уже привыкла. Пришлось открывать окно и выпускать их наружу, чтобы не шуршали и не топали. А в саду, почти под самым окном, гости беседуют, причем Макс сидит на дереве, а Шурф Лонли-Локли — на старых качелях; строго говоря, качели-то совсем новые, но если бы Триша не знала, что Франк повесил их вчера утром, ни за что не поверила бы: выглядят они так, словно уже много лет тут висят, рассохшиеся, скрипучие, уютные, как и положено старым садовым качелям, даже слово какое-то на спинке нацарапано, на неведомом языке, и почти стерлось уже, как будто от времени.
Так вот, гость сидит на качелях, а Макс — выше, на дереве, поэтому разговаривают они достаточно громко, и Трише на чердаке все слышно, ну вот буквально каждое слово. На стук оконной ставни они внимания не обратили — то ли решили, что ветер развлекается, то ли так увлеклись беседой, что не заметили ничего. И конечно, раз уж все так удачно сложилось, Триша теперь отсюда ни за что не уйдет. А что подслушивать нехорошо, так этого ей Франк никогда не объяснял, уж он-то прекрасно знает, что подслушивать — очень даже хорошо, интересно и поучительно, к тому же от чужих секретов пока еще вроде бы никто не умирал, а от любопытства, говорят, были случаи.
— …ты же знаешь, я из тебя душу вытрясу, — голос Лонли-Локли при этом звучит не угрожающе, а почти виновато. Дескать, и рад бы не вытрясать ее из тебя, но ничего не поделаешь, придется.
— Вытрясешь, пожалуй, — соглашается Макс. — При условии, что она у меня есть. А что ж, давай, тряси, заодно и проверим.
— Ты сам-то понимаешь, что версия, будто от твоего взгляда рушится Мир, не выдерживает решительно никакой критики? Ты, конечно, могущественное существо, но не настолько. Тоже мне преемник Лойсо Пондохвы выискался. Смотрю и плачу.
— Правда? А мне казалось, вполне ничего получилось. Во всяком случае, мое объяснение не вызывает никакого желания проверять, так ли это. Проще махнуть рукой и оставить все как есть.
— Это при условии, что тебе поверят.
— Ну, Джуффин-то, между прочим, поверил.
— Не обольщайся. Просто не захотел ввязываться в бессмысленный спор. Можно подумать, ты его первый день знаешь. Сэр Джуффин Халли достаточно мудрый человек, чтобы понять: уж если ты сочиняешь столь немыслимую чушь, лишь бы не возвращаться в Ехо, лучше оставить тебя в покое до тех пор, пока не выдумаешь причину получше.
— Ну видишь! — радуется Макс. — Вот ты сам все и объяснил. Приятно иметь дело с мудрым собеседником.
— Э нет. Это Джуффин мудрый. А я просто умный. Поэтому не делаю вид, будто я тебе поверил, апрошу объяснить все по-человечески. Силком я тебя домой не потащу, сам знаешь. Но мне нужно понимать.
— Легко сказать — объясни по-человечески. По-человечески я и самому себе объяснить не могу.
— Себе можешь не объяснять. А мне — будь добр.
На этом месте оба начинают смеяться. Триша не понимает почему, но тут уж ничего не поделаешь, у старых друзей всегда полно общих историй, воспоминаний и шуток, понятных только им двоим, а высовываться сейчас из окна и расспрашивать значит испортить себе все удовольствие. Нет уж.
— Ладно, — наконец говорит Макс. — Тебе — это святое, действительно. Только учти, внятно все равно не получится. И слишком много придется принимать на веру.
— Это условие как раз не представляется мне неприемлемым.
— Ладно, сейчас проверим. Если для начала я скажу, что всякая реальность — живое существо, совершенно не похожее на человека, конечно, но тоже обладающее индивидуальностью, а значит, собственными желаниями, устремлениями, представлениями о возможном и невозможном… ну или ладно, может быть, не всякая реальность такова. Поскольку речь идет о нашем Мире, будем говорить только о нем. Ну что, такая дичь укладывается у тебя в голове или?..
— А почему, собственно, дичь? Подобные гипотезы многократно формулировали выдающиеся мудрецы древности и их последователи. Считается, что наиболее убедительно идею разумного мироздания изложил бродячий принц Аллой, младший сын Халлы Махуна Мохнатого, в легендарной книге «Песнь обо всем». Рукопись ее, к сожалению, считается утраченной, поэтому современным ученым приходится довольствоваться фрагментами, которые обильно цитируют в своих сочинениях ученики Аллоя. Строго говоря, положение о разумности и индивидуальной воле мироздания лежит в фундаменте многих традиционных научных воззрений, и, насколько мне известно, до сих пор никому не удалось его более-менее убедительно опровергнуть. Ну что ты так на меня смотришь? Можно подумать, я говорю нечто из ряда вон выходящее.
— Именно это ты и делаешь. Несколько слов — и смутная, но мучительная тайна, которую я, чего уж там, считал одним из признаков прогрессирующего безумия, вдруг превращается в общеизвестную банальность, у студентов-первокурсников небось скулы от скуки сводит, когда им все это излагают. Уфф.
— Ну, положим, к изучению наследия Аллоя обычно приступают лишь на последних курсах — что в Университете, что в Высокой Школе, без разницы. Все же древние тексты чрезвычайно сложны для восприятия. А в остальном — да, ты абсолютно прав. Такая постановка вопроса свидетельствует скорее о проницательности, чем о безумии. Ну или о начитанности, но это явно не твой случай.
— Ладно, уже легче. А если я скажу, что с точки зрения Мира меня больше нет, вернее, не может быть, — как тебе такая идея?
— Я отвечу, что вряд ли могу с этим согласиться, хоть и странно это — не соглашаться с реальностью, частью которой являешься. С другой стороны, если Мир действительно обладает индивидуальностью, волей, желаниями и представлениями о возможном, ему должна быть присуща и способность ошибаться. Но это всего лишь теория. А для начала я спрошу: с чего, собственно, ты так решил?
