— Так надо, — твердо сказал я.
Это нехитрое заклинание не имеет никакого отношения к Очевидной магии, однако работает безупречно: избавляет от дальнейших расспросов, даже когда имеешь дело с очень настойчивым собеседником. Вот и сейчас Габа Гро понимающе кивнул, уселся за стол и перешел к делу. Достал из кармана самопишущую табличку, протянул мне.
— Тут мое заключение, — сказал он. — Составить его было совсем нетрудно.
— И какова причина смерти? Судя по тому, что я успел услышать от ее мужа, бедная леди утратила Искру. Так?
— Правильно. Видишь, ты и сам эксперт хоть куда. Вполне мог бы сэкономить казенные деньги.
Я отмахнулся — дескать, отстань ты со своей экономией — и спросил:
— А это вообще нормально? Я имею в виду, умереть от утраты Искры всего за два-три дня.
— Ненормально, конечно, сам знаешь. Но случается и так, если человек стар или ослаблен другой хворью. Тем более я не думаю, что леди Фина болела только два дня. Скорее всего, она уже давно чувствовала слабость, но не подавала вида, думала, все само пройдет, если не обращать внимания. Многие люди, утратив Искру, поначалу считают, что это просто упадок сил, даже знахаря не зовут. С другой стороны, им от нашего брата немного пользы, только и можем что напугать страшным диагнозом и немного отсрочить смерть.
Я молча кивнул. Вообще-то мне было известно несколько случаев, когда утратившие Искру окружали себя толпами знахарей, поглощали микстуры чуть ли не ведрами и жили, вернее, медленно умирали еще много лет, но, честно говоря, такой жизни не позавидуешь, лучше уж, если очень боишься смерти, позвать хорошего колдуна и стать призраком — все веселее. Хумхе вот, судя по всему, такое состояние очень даже нравится. К сожалению.
— А как старик? — спросил я. — Это ты с ним столько времени провозился?
— Ну да. Зато теперь все в полном порядке. Он, конечно, по-прежнему опечален случившимся, но уже спокоен. И готов жить дальше — столько, сколько отведено судьбой. Это, знаешь, очень неплохой результат.
— Да, — согласился я. — Результат просто отличный. А завтра утром, когда он проснется?..
— Ну как тебе сказать. Плясать от радости он, конечно, не будет, но встанет, умоется, поест, займется делами. И послезавтра тоже. И через год. В том-то и дело. Видишь ли, Кофа, я, кажется, сумел составить очень хорошее лекарство от горя. По-настоящему хорошее. Оно не отшибает память, не делает человека тупым и равнодушным, оно даже оставляет скорбящему его печаль, зато избавляет от невыносимой муки. Сам понимаешь, я для себя старался. Ты же помнишь, что со мной было, когда Танита погибла. Дюжину лет маялся, не знал куда себя деть, ничего делать не мог, людей ненавидел — всех, без исключения, просто за то, что они живы, а моя жена мертва. А когда на собственной шкуре выяснил, что время лечит не всех, понял: надо что-то делать. И сделал. Думал сперва, мое лекарство годится только для меня самого, но однажды столкнулся с товарищем по несчастью, вот как сегодня, рискнул, проверил — помогло. И тогда я начал понемногу его применять — в особо тяжелых случаях. Многие люди все-таки более-менее легко справляются с потерей близких. Но не все. И вот им-то я могу помочь.
— Смотри-ка, — удивился я. — В городе такие дела творятся, а я не в курсе. Все почему-то молчат.
— Понятно почему, — пожал плечами Габа. — Это не то событие, о котором станешь кричать на всех углах: ура, мой любимый человек по-прежнему мертв, но я больше не страдаю! Как-то, знаешь, неприлично даже. И никого не касается, если на то пошло.
— Ну да, пожалуй. Но ты и сам мог бы рассказать мне о своей микстуре. Я более-менее в курсе городских дел, стал бы иногда присылать к тебе пациентов. А то лекарство от горя уже есть, а страдальцы о нем не знают — как-то это неправильно. Нет?
— Да, наверное, — кивнул мой старый приятель. — Прости, Кофа. Честно говоря, я просто как-то не сообразил, что тебе это может быть интересно. Ты все-таки занят важными делами…
— Совершенно верно. И твоя микстура — одно из них.
— Наверное, — флегматично повторил он. И тут же встрепенулся, вспомнив, с кем имеет дело: — Кстати, ты не думай, я не потому молчал, что боялся неприятностей. Ничего противозаконного, всего вторая ступень Черной магии, третья Белой и несколько древних секретов, ты же знаешь, я с юности рецепты лесных колдунов и травников коллекционирую — вот, учусь теперь понемногу с ними работать… Хотя это, вообще-то, безобразие, что в Кодексе Хрембера не сделали никаких поблажек для знахарей. Мы же людей лечим, а не ерундой занимаемся.
— Говорят, это временная мера, — вздохнул я. — Мне тоже кажется, что перегнули палку. Для знахарей и поваров следовало сделать исключение. Впрочем, я еще ни разу не слышал, чтобы у знахаря, нарушившего Кодекс ради спасения пациента, были серьезные неприятности — если, конечно, не считать серьезной неприятностью беседу с глазу на глаз с Почтеннейшим Начальником Тайного Сыска. Многим, я знаю, не нравится, но все лучше, чем тюрьма.
— А Канну Ани все-таки посадили в Холоми, — напомнил Габа. — И еще Теххи Фенис совсем недавно в Нунду отправили, а Нунда — это гораздо хуже.
— Ну ты даешь. У Канны в клинике под видом пациентов две дюжины изгнанных Магистров из Ордена Стола на Пустоши прятались. И если бы только прятались… А леди Фенис совсем ерундой занималась: обманывала богатых приезжих старушек, обещала вернуть утраченную молодость, а сама только внешность им изменяла, любой хороший Мастер Маскировки такое может сделать и возьмет раз в десять дешевле. К настоящей молодости это не имело никакого отношения — ни сил, ни здоровья у бедняжек не прибавлялось, и век их не продлевался, конечно же. Одна радость, что снова красотками стали — хорошее дело, но, как я уже сказал, стоит гораздо дешевле… Так что Теххи Фенис посадили за мошенничество, а не за колдовство. С магией-то она как раз довольно осторожно обращалась.
— Вот оно как, — Габа покачал головой. — А говорили совсем другое.
— Всегда говорят совсем другое, — ухмыльнулся я. — На то и дан людям язык, чтобы искажать факты. А голова — чтобы извлекать из груды вранья крупицы правды и с их помощью восстанавливать объективную картину.
— Иногда ты рассуждаешь как разумный человек, — уважительно заметил призрак моего отца.
Я сразу же начал думать, что сказал глупость — если уж Хумха одобряет. Такая у меня с ранних лет сложилась привычка: сверять свои слова и дела с отцовским мнением. И никогда, ни при каких обстоятельствах не повторять высказывания и поступки, заслужившие его похвалу.
Габа Гро меж тем ерзал на стуле и всем своим видом старался продемонстрировать, как он торопится.
— У тебя дела? — спросил я. — Пациенты?
— Да нет, просто внучка дома одна сидит, — смущенно сказал он.
Очень вовремя. Я-то все гадал, как бы подвести разговор к этой теме.
— Она, наверное, уже почти взрослая? — невинно поинтересовался я. — Сколько лет прошло с тех пор, как ее прислали в столицу?
