Увы, ни одна из подруг девицы не могла сравниться с нею ни красотой, ни добродетелями; видимо, поэтому кофе им не понравился, а луноликий сарацин, напротив, понравился чрезвычайно. Однако сладострастный взор его был устремлен только на хозяйку дома. От такого пренебрежения три юные панночки утопились в Пелчнице
[24]
, две слегли с лихорадкой, еще пять удалились в монастырь, одна сбежала в Гишпанию с первым попавшимся отцовским конюхом, а последняя, самая коварная, отправилась к священнику и доложила: дескать, такая-то, воспользовавшись отсутствием отца, живет в грехе с сарацинским колдуном, который поит ее по утрам черными сатанинскими слезами, смешанными с потом Люцифера и кровью некрещеных младенцев, для пущего аромата.
Времена были суровые, так что нашу прекрасную девицу, недолго думая, заточили в темницу, а всех жителей Валбжиха погнали собирать хворост для приличествующего случаю костра.
О луноликом сарацине в этой суете как-то забыли. А он, не будь дурак, убежал в лес, спрятался в медвежьей берлоге, столь глубокой и темной, что ни один здравомыслящий медведь не решался там поселиться, и, совершив все положенные тайные ритуалы, в отчаянии воззвал к своему сарацинскому Кофейному Богу: блин, ну сделай же что-нибудь!
И тогда с небес раздался страшный шум и треск, это грохотала гигантская кофемолка, которую, по слухам, Кофейный Бог никогда не выпускает из рук. Жители Валбжиха, собравшиеся на Рыночной площади, чтобы поглазеть на казнь нашей несчастной девицы, страшно перепугались и разбежались кто куда, не потрудившись предварительно затушить разгорающийся костер. Тогда с неба упала огромная черная капля и погасила пламя. Правда, лучшее платье девицы, специально надетое для публичной казни, было безнадежно испорчено, но ее это не слишком огорчило: в темнице бедняжке несколько дней не давали кофе, и теперь она с наслаждением облизывала фамильные кружева, заляпанные чудесными черными брызгами.
Потом Кофейный Бог взял нашу девицу под мышку и отнес ее в благословенные края, где кофейные деревья растут на берегах кофейных озер, а из земли бьют молочные родники для любителей кортадо. Луноликого сарацина он тоже хотел туда отнести, но тот так хорошо спрятался в медвежьей берлоге, что Кофейный Бог его не нашел, и пришлось потом бедняге добираться в кофейный рай на попутках.
А жителей Валбжиха, не пожелавших приобщаться к кофейной культуре, Кофейный Бог, конечно же, проклял. Сказал, что ни единой чашки самого паршивого эспрессо не будет сварено в этом городе до скончания времен, сами виноваты.
— Точнее, до тех пор, — подхватывает мой друг, — пока в город не явится прекрасный незнакомец, чья кровь давно потемнела от кофейной гущи, не бухнется на колени посреди Млынарской улицы и не завопит… — Тут он натурально валится на мостовую и принимается орать во весь голос: — Господи, пусть в городе Валбжихе появится кофе, не дай погибнуть хорошему человеку!
Давясь от смеха, помогаю ему подняться, а потом мы, не сговариваясь, снова переходим на бег, сворачиваем в ближайший переулок, падаем на перегородившие тротуар пластиковые стулья очередного уличного кафе, и я твердо говорю подошедшей к нам красавице полячке с тяжелой пепельной косой:
— Прошу пани, два эспрессо.
Она, кивнув, уходит, а мы замираем и сидим тихо-тихо, не поднимая глаз, как напроказившие дети, пока на столе перед нами не появляются две узкие толстостеные чашки, наполненные черными сатанинскими слезами, смешанными с потом Люцифера и кровью некрещеных младенцев.
— Получилось!
— И очень неплохо получилось, — соглашаюсь я, сделав первый глоток. — Считай, расколдовали город.
— Это только начало, — ухмыляется мой друг. — Тут еще работать и работать.
Похоже на то.
Полчаса спустя, употребив шесть эспрессо на двоих (я — два, а этот монстр — четыре), мы отправляемся дальше. Кружим по городу, глазеем по сторонам, как нам, заезжим зевакам, и положено.
— Замок, — вдруг говорит мой спутник.
— Что — «замок»?
— А ничего. В том и беда, что ничего. Неужели тебя не удивляет, что здесь нет замка? Хотя, по идее, все условия. Городок-то немолодой, лет четыреста, как минимум, простоял, если не больше.
[25]
И горы вокруг. И каждая гора просто просит, чтобы на ней отгрохали хоть плохонькую фортецию. А не отгрохали. Короче, непорядок. Я в недоумении. И практически в гневе.
— Ннну… — мычу я, не зная, как его умилостивить, и тут меня осеняет: — Конечно же, где-то здесь есть замок. Просто невидимый. Потому что над ним, несомненно, тяготеет ужасное проклятие.
— Точно. Вся беда в том, что владелец замка не выполнил условия договора. — На этом месте мой вероломный спутник самодовольно умолкает, как будто все уже сказано.
Похоже, историю о проклятом замке мне придется вытаскивать из него клещами. Вечно с ним так.
— Какого договора?
— Договор был, прямо скажем, не совсем обычный. Но князь подписал его, как положено, кровью, поэтому…
— Какой князь? — Я начинаю терять терпение.
— Ну как — какой. Болко Суровый,
[26]
конечно же. Любимый сын Болеслава Рогатки.
— О-о-о, — уважительно выдыхаю я. — О-о-о!
— Однажды князь Болко охотился в Валбжихских горах, и ему показалось, что на одной из вершин непременно следует построить замок. Кстати, как человек, дважды ухитрившийся заработать на кофе и шнапс ландшафтным дизайном, я с ним совершенно согласен. Замок здесь смотрелся бы просто прекрасно.
По княжеской прихоти на гору немедленно согнали несколько сотен окрестных холопов, и те принялись увлеченно валить лес, месить глину и катать с места на место огромные валуны. Все это было весьма весело и поучительно, так что холопы остались довольны и благословляли князя Болко, придумавшего для них такое прекрасное развлечение. К сожалению, князь не разделил их чувства, когда приехал посмотреть, как продвигаются работы, и обнаружил на вершине горы огромную крестьянскую избу. Дело в том, что у горемычных холопов до сих пор не было опыта строительства объектов, хоть сколько-нибудь отличных от избы. Они, конечно, сообразили, что княжеская изба должна быть гораздо больше, чем обычный дом. Но никаких иных прогрессивных идей у них не возникло. Да и с чего бы.
Князь Болко опечалился и, как положено суровому, но справедливому правителю, велел казнить каждого десятого, а остальных милостиво выпорол, после чего собственноручно спалил вполне годный к эксплуатации объект и уехал прочь.
