— Такое не забывается, — рассмеялась Рита. — Но вообще-то, я довольно долго ломала голову, на кого похожи эти портреты, которыми здесь чуть ли не все дома на набережной исчирканы. А набережная, между прочим, имени королевы Маргариты. Знай наших! Слушай, я ужасно рада, что так получилось. В смысле, что записка была вовремя. Но тебе точно ничем помогать не надо? А то я через неделю вернусь. И кааак помогу! А потом догоню и еще раз помогу.
— Ох, вот этого точно не надо! — Теперь и Люська расхохотался, звонко, заразительно, как в старые добрые времена. — Давай лучше кофе пить, когда вернешься. Или чай. Или водку. Чего твоя душа пожелает.
— Слушай, а давай, — обрадовалась Рита.
Прислушалась к себе и поняла: похоже, это не обычное вежливое согласие, за которым никогда не следует действие. За ее обещанием стояло искреннее желание увидеться. Надо же.
— И ведь не вру, — сказала она Люське. — Действительно хочу пить с тобой кофе, чай и водку. Да хоть квас. Вернусь домой и сразу позвоню.
— Будешь смеяться, но я тебе почти верю, — ласково сказал он и положил трубку.
Рита удивленно покачала головой, расплатилась за кофе и пошла обратно, к Вергилиевой лестнице. Чутье опытного путешественника подсказывало ей, что в той стороне ее ждет великое множество городских достопримечательностей, включая пресловутую колонну, отмечающую конец Аппиевой дороги.
Поравнявшись с разрисованной стеной, Рита снова взглянула на карандашные портреты — все сфотографировала? Ничего не пропустила? — и остановилась, как громом пораженная.
С чего я вообще взяла, будто они на Люську похожи? — изумленно спросила она себя. — Люська совсем другой. Совершенно! А это — Сашка.
Сашка много лет была ее лучшей подругой; она, собственно, до сих пор оставалась самой лучшей и самой любимой, просто несколько лет назад они с мужем продали свою московскую конуру, купили домик в Черногории, а на сдачу — билеты на самолет в один конец. И как прикажете дружить в таких непростых условиях?
Рита, конечно, обещала часто приезжать в гости. И даже дважды исполнила обещание, но потом всякий раз, когда вставал вопрос: ну что, к Сашке или куда-нибудь еще? — понукаемая жадным любопытством, выбирала «куда-нибудь еще». Столько на свете разных прекрасных стран и городов, жизни не хватит сотую часть увидеть, поэтому ужасно жалко тратить время и деньги на поездки в одно и то же место, даже если предположить, что оно и есть самое прекрасное на земле. А Сашка — ну что Сашка, можно ведь письма писать, и потом, она сама хороша, засела в этом своем прекрасном Монтенегро, как медведь в берлоге, ее не то что в Москву, в соседнюю Италию и то не выманишь.
Надо Сашке написать, решила Рита. Чем она хуже Люськи? Тем более что портреты все-таки ее оказались.
Ей даже кнопки нажимать лишний раз не пришлось — нашла в папке «отправленные» готовый текст: В городе Бриндизи неизвестный художник рисует на стенах твои портреты — и переслала на Сашкин номер. Через несколько минут пришел ответ: «О-о-о! Это как?»
«Простым карандашом по старой штукатурке», — лаконично ответила Рита.
Сашка умолкла, очевидно, полностью удовлетворенная полученной информацией.
Прошлявшись по Бриндизи пару часов и добравшись до Кафедрального собора, который, по правде сказать, произвел на нее куда менее сильное впечатление, чем полностью покрытые граффити стены старых домов на Vico Glianes и пирог с черносливом в баре «Rosso e Nero», Рита некоторое время уважительно глазела на почтенное архитектурное сооружение, наконец сочла свою культурную миссию завершенной и нырнула в одну из множества узких улиц, лучами расходившихся от Домской площади. Улица убегала вниз и, по Ритиным расчетам, должна была привести ее к морю, причем в той части набережной, по которой она еще не гуляла. Такой расклад устраивал ее целиком и полностью.
Покосившись на табличку с названием, Рита невольно улыбнулась: надо же, Via Montenegro. В честь Сашки, видимо. Написать ей еще раз, что ли?
Нет, решила Рита, лучше уж позвонить. Ну ее к черту, эту переписку. Мы уже года три человеческим голосом не разговаривали. Привычка экономить, будь она неладна. Хотя особой надобности в этой экономии давным-давно нет.
Она села на согретую солнцем каменную ступеньку и достала из кармана телефон. Сашка взяла трубку сразу, как будто с нетерпением ждала звонка. Однако в голосе ее звучало неподдельное удивление.
— Ты что, вот так прямо из Бриндизи звонишь?
— Ну не с Южного же полюса. — Рита невольно улыбнулась. — Рассказывай лучше, как живешь. На портретах этих дурацких ты выглядишь просто отлично. Но хотелось бы получить подтверждение.
— Ой, здесь у нас, по-моему, невозможно плохо жить, — сказала Сашка. — Помнишь, когда ты приезжала, мы говорили о правильном масштабе? В смысле, что тут высоченные горы и почти бездонное море, а на узенькой полоске между ними лепятся крошечные городки, по которым бродят совсем уж микроскопические человечки. И сразу понимаешь свое место в мире. И от этого вовсе не обидно, а, напротив, испытываешь колоссальное облегчение — ну наконец-то понятно, как все устроено! И на таком фоне трудно всерьез относиться к проблемам, даже когда они есть. То есть решать их — это еще более-менее получается, а руки заламывать — уже нет… В общем, я что хотела сказать — как выяснилось, со временем это ощущение не проходит, а обостряется. Как бы накапливается. И превращается в такую особую разновидность мудрости, которая не от ума. А… не знаю, в общем, от чего. Но страдать не позволяет, даже когда есть повод. И проблемы от этого как-то сами собой разруливаются. Ну вот, скажем, я же в прошлом году осталась без работы. Раньше с ума сошла бы — жировых отложений у нас месяца на два максимум, а потом хоть дом продавай. А тут и бровью не повела. Два месяца — это же о-го-го сколько, что угодно может случиться. Ну и случилось. Мишка, который с момента переезда практически без дела сидел, тут же нашел здесь работу, не то чтобы сильно денежную, но нам хватает, а главное, ему страшно нравится, я его таким довольным не видела с тех пор, как он в Питере клубом занимался… Уфф! Ты еще не положила трубку? Молодец, терпеливая.
— Вообще-то, когда осталась без работы, могла бы мне написать, — заметила Рита. — Я тебе кто — дружочек или чужая тетка?
— Ты мне родная дядька.
— То-то же. Почему не сказала? Придумали бы что-нибудь, как всегда.
— Я и собиралась, просто сперва откладывала, думала, побездельничаю недели две хотя бы, а потом начну всех тормошить, начиная с тебя. А тут вдруг Мишка эту свою работу получил, и я решила, не буду ничего искать. Для равновесия. А то вдруг как только я устроюсь, у него тут же все закончится? А он довольный такой был, и до сих пор довольный, жалко же, если…
— Только открыла рот сказать, что ты глупая суеверная курица, и тут же сообразила, что сама такая, — призналась Рита. — Я бы на твоем месте — в смысле, если бы нас было двое, и у меня вдруг все стало плохо, а у моего второго очень хорошо, — тоже подумала бы про равновесие. И забоялась бы что-то менять. И сидела бы тихо на попе. Поэтому нас таких глупых суеверных куриц целых две штуки. Сколько бульона можно наварить — страшное дело.
