– На рай не тянет, но – как в санаторий съездила, – говорю.
И между прочим, не содрогаюсь больше, соприкасаясь с ним ладонями и коленями. Мне теперь кажется – это в порядке вещей, вот как расслабилась.
– Ну и славно, – отвечает. – А рай – что ж, на рай, думаю, ни одна человеческая жизнь не похожа. С какой бы стати?
– Ну, я все же не про мифы-архетипы. Как оно там с загробным бытием обстоит, неведомо, сплошные сказки да гипотезы… Когда я говорю «рай», я имею в виду место, где мне было бы очень-очень хорошо. Так хорошо, что можно провести там вечность и ничего иного не желать. Что это за место – не представляю, но теоретически предполагаю, что такое возможно… А ты, кстати? Ты представляешь?
– Что? Рай?! Странный вопрос. Никогда об этом не задумывался… Что ж, по крайней мере, ясно одно: мой рай должен быть переменчив. В условиях вечности однообразное блаженство – бессмысленная пытка.
– Пожалуй. Но что именно должно меняться?
– Да пусть все меняется. Даже погода, хотя сейчас мне кажется, будто лучше пасмурного неба при температуре плюс девятнадцать по Цельсию трудно что-то придумать. Но ведь это сейчас, а что я на исходе вечности запою? Вообразить невозможно… Нет уж, мой рай предполагает постоянную смену событий, впечатлений и ощущений. В идеале это, выходит, дорога. Комфортное, неспешное странствие по разным местам-мирам-городам, пешком и на разных видах транспорта; великое множество приятных, но необязательных знакомств. В моем раю мыслящие-осознающие существа радуются всякой встрече, не замечают расставаний, с наслаждением трындят о пустяках – ну вот как я тебе сказки рассказываю… и еще пусть оказывают друг другу мелкие необязательные услуги, это всегда приятно.
– Какие именно?
– Всякие. Ну вот, например, прекрасная необязательная услуга: большой горшок на голову человеку надеть и придержать…
– Зачем?! – изумляюсь. Вот уж воистину огорошил. Чего угодно ожидала, только не этого.
– Что – зачем?.. А, горшок… Да просто первое, что пришло в голову. Там, знаешь, гул, как в морской раковине, только гораздо сильнее. Мощное впечатление! Меня однажды приятель накрыл здоровенной такой керамической кадкой, я потом весь день бродил контуженый, но счастливый. Так что горшок – это важно.
– Хороший у тебя рай получается, – улыбаюсь. – Приятный и какой-то… несолидный. Именно то, что надо.
– Рад, что тебе нравится… И да, кстати, само сознание тоже должно быть переменчиво. Какой же это рай, если воспринимать все всегда одним и тем же способом? Дисбат это, а не рай.
– Слушай, – говорю, – но ведь получается, ты уже практически в раю?
– Ну да, в каком-то смысле, – соглашается рассеянно. – По крайней мере, базовый принцип: переменчивость – вполне соблюден. Дело за деталями… Хотя вот сейчас, сегодня, когда мы с тобой катаемся по городу, бродим по кафе, воруем чужие судьбы, болтаем о всякой ерунде в промежутках, – да, очень похоже.
Ого. Выходит, я у нас подходящий спутник для райских посиделок? Что ж, запомним. Что и запоминать, если не такие вот мелочи? Приятное, черт побери, признание, хоть и сделано почти случайно, почти в шутку.
Расхрабрившись, я решила совершить еще одну вылазку, на сей раз положившись на собственный, самостоятельный выбор. И, как ни удивительно, облизала пальчики в третий раз.
Можно было подумать, что бритый налысо, небрежно, но шикарно одетый мужчина, похожий одновременно на полководца и подростка, последовательно, до тошноты напивавшийся за соседним столиком в ознаменование очередного краха своей очередной карьеры, подслушал наш разговор и сознательно выстроил свою судьбу в полном согласии с мечтами моего наставника.
По крайней мере, разнообразия и легкости в его жизни хватало. Нескончаемые путешествия, добрая дюжина профессий и на порядок больше увлечений, бесчисленное множество бурных, но коротких романов с мальчиками и девочками, преимущественно студентами, – и те, и другие интересовали его в равной мере, пока не начинали выглядеть и рассуждать как взрослые. Он был напрочь лишен моральных принципов, повиновался лишь зову собственной природы и шел напролом куда глаза глядят, не задумываясь о последствиях. Но в силу все той же своей природы оставлял за спиной не пустыню, а цветущие сады да ярмарочные балаганы; последние – много чаще.
Я провела в его атласной шкурке лет десять и покинула ее не в трудный час, а, напротив, на пике очередного взлета. Впервые мне удалось не только худо-бедно контролировать процесс, держать как-то дистанцию между собственным и чужим сознанием, но и самостоятельно прервать путешествие. Мною, как ни странно, руководило великодушие. «Несправедливо, если такой славный человек не получит никакого удовольствия от собственной замечательной жизни» – примерно так я решила. Хотя сформулировала уже потом, задним числом; на самом-то деле это был импульс, порыв, вдохновенный, почти не поддающийся объяснению поступок.
Рыжий убедился, что я в порядке, посоветовал заказать кофе по-ирландски, который якобы способствует окончательному возвращению в реальность, и надолго умолк. Призадумался. Кажется, моя самостоятельность здорово его удивила.
– Делаешь успехи, – говорит наконец. – Не думал, что так быстро освоишься. С таким репетитором, как я, могла бы всю жизнь в двоечницах проходить…
Смеется. Кажется, правда очень доволен.
– Теперь у меня есть для тебя подарок, – объявляю. – Или даже два. Или больше. Запаслась. Научишь меня, как дарить свои воспоминания?
– Научу, конечно. Но попозже. Спешить нам особо некуда; к тому же это умение по традиции передают в самом конце. После того, как научишься самостоятельно путешествовать. Совсем без моей помощи, даже в мое отсутствие. Тогда и подарки дарить можно.
– Теперь я, наверное, быстро всему научусь, – обещаю. – Сегодня мне по-настоящему понравилось. Теперь я понимаю, что можно этим заниматься не только ради того, чтобы ты со мной продолжал возиться, но и ради собственного удовольствия.
– Удивительно хорошо, если так. Я-то думал, что все испортил…
– Ты ничего не испортил. Без тебя вообще ничего не было бы. Без тебя я бы сейчас сидела в своей комнате или еще где-нибудь, играла бы в «Сапера», подумывала бы, что, в общем, пора спать, а перед сном почитать что-нибудь хорошо бы… Ерунда, а не жизнь.
– Но ведь тебе нравилось?
– Ну, как сказать… Как пауза между двумя жизнями, прошлой и будущей, – да, вполне нравилось. Уютная, покойная, безопасная яма, заполненная сладкой ватой, отличное место для отдыха. Но если бы пришлось признать, что это и есть моя жизнь, – ужас! А ведь да, это была самая настоящая жизнь, но без вкуса и запаха, как манная каша, сваренная на дистиллированной воде.
Кивает, очень серьезно.
– Хорошо, что ты это понимаешь. И ты, пожалуйста, имей в виду: как бы все ни обернулось, дистиллированной манной кашей твоя жизнь больше никогда не будет. Только это и важно по большому счету.
