Потеряться в этом дивном пространстве очень хотелось, но так и не удалось - разве что в сугубо метафорическом смысле.
Зато удалось уговорить родителей записать меня в детскую библиотеку. Мне тогда было пять лет, и родители никак не могли смириться с тем, что ребенок у них получился странный: мало того, что буквы откуда-то знает, так еще и готов целыми днями над книжками сидеть, глаза портить. Им казалось, с этим надо как-то бороться.
Но когда родители увидели, что я ворую из туалета старые журналы "Крокодил" и "Наука и жизнь", они сдались. И правильно сделали: сочетание было то еще.
Детская библиотека нашего военного городка была прекрасна в силу великого множества причин. Во-первых, она была недалеко от дома, поэтому мне почти сразу разрешили ходить туда без сопровождения. Во-вторых, библиотекарь Лидия Ивановна меня полюбила, как самого мелкого и самого страстного читателя, и разрешала брать пять книжек сразу (норма почему-то была три книжки). В-третьих, чтобы достать книги с верхней полки, нужно было залезать на лесенку, а в пять лет такие вещи имеют огромное значение.
Жаль только, книжек там оказалось не так много, как казалось поначалу. На четыре оставшихся года мне не хватило. В последний год пришлось перечитывать некоторые старые книжки по-новой. С тех пор я знаю, что книга, перечитанная изменившимся, повзрослевшим человеком - это уже совсем другая история. Недооценивать могущество читательского восприятия на фоне этого опыта - невозможно.
Потом была еще одна детская библиотека в городе О.
Она находилась довольно далеко от дома: четыре остановки на троллейбусе, потом десять минут пешком. Или сорок минут пешком, без троллейбусов. Но мне уже было девять лет, поэтому в библиотеку меня отпускали без взрослых.
Это, кажется, были первые мои легальные дальние экспедиции по городу О. Тайные побеги в центр в рамках вялотекущей партизанской войны со взрослыми - это одно, а официально дозволенные библиотечные походы на полдня - совсем иное. Настоящий праздник.
Книг в этой детской библиотеке было на удивление много. С другой стороны, именно там мне впервые довелось убедиться, что бывают неинтересные книги. Потрясающее было открытие! Прежде мне как-то в голову не приходило, что книги бывают разного качества. Всякая книга была хороша - по определению. Но именно в детской библиотеке города О. мне впервые попались скучные книжки. И это, конечно, тоже был чрезвычайно важный опыт.
Там же вдруг оказалось, что самые интересные книжки домой брать нельзя, зато можно читать их в читальном зале. Это тоже было удивительно: читать не дома, а в ином, специально предназначенном для чтения помещении.
Летом в читальном зале открывали балкон; иногда мне разрешали выносить туда стул, и это было совсем уж хорошо: сидеть на чужом балконе, читать, смотреть, как мимо по улице ходят люди. Не описать, как это все было тогда необычно и увлекательно.
Потом, в восьмом, кажется, классе, пришлось записываться в библиотеку для взрослых.
Там меня удивило многое.
Во-первых, библиотекари заставляли читателей брать ненужные книги - для статистики. Обязательно одну научно-популярную и обязательно одну на украинском языке. Приходилось таскать за собой эту ненужную макулатуру. С тех пор я знаю, что бывают не только неинересные книжки, но и книжки, вызывающие отвращение.
Этого, конечно, лучше бы мне не знать.
Во-вторых, в библиотеке этой была самая настоящая коррупция. Некоторым читателям давали читать Дефицитные Книжки Из Хранилища. Например, Пикуля, Дрюона, романы про Анжелику и прочее в таком духе. Они за это дарили ценные подарки старшему библиотекарю Луизе Николаевне и директорше Маргарите Александровне - на праздники, как полагается. "Взяткой" это никто не решился бы назвать. Некоторым читателям, впрочем, давали ценные книги просто так, без подарков: это были работники Торгсина, киностудии, и прочие, как тогда говорили, "полезные связи".
Эти подробности выяснились много позже, в школьные годы мне про коррупцию было неизвестно. Поэтому появилась задача: обаять библиотекарей настолько, чтобы мне тоже давали читать Дефицитные Книжки Из Хранилища. Дрюон, положим, мне был без надобности, свой дома имелся, а вот что такое "пикуль" очень хотелось узнать. В словаре было написано, что свистулька, а в множественном числе, "пикули"и - так и вовсе соленые овощи. Это мало что проясняло.
Обаять библиотекарей мне удалось примерно за год. Они стали изредка давать мне Дефицитные Книжки Из Хранилища - на ночь, не больше. Скажем, в субботу перед закрытием дали, значит, в воскресенье к открытию нужно принести. Потому что придет Полезный Человек, которому книжку обещали.
Взаимная любовь наша зашла так далеко, что библиотекарши уговорили меня идти к ним работать после школы. Это было актуально: во-первых, считалось, что поступить на дневное отделение нашего университета без блата невозможно (примерно так оно и было), а во-вторых, меня никто особо кормить и содержать после школы не порывался. Пришлось поступить на вечернее отделение и устроиться на работу в дружественную библиотеку.
Нечего и говорить, что это оказался самый простой способ побороть наваждение. Библиотека перестала казаться мне волшебным местом уже на втором часу работы. Но это уже совсем другая, не сентиментальная ни капельки история.
©Макс Фрай, 2004
Про страх
В детстве мы очень любили бояться.
Нет, не больших мальчишек из соседнего двора, не родительского гнева, не прививок, или кусачих собак. Все это - и не страх даже, а обычная осторожность, следствие чреды печальных столкновений с неласковой действительностью, в точности как у взрослых бывает, скучно и неприятно.
Нет уж, если бояться, то так, чтобы дух вон, а сердце - в пятки. Настоящий ужас - разновидность восторга, экстатическое, истинно религиозное чувство.
Между прочим, не так уж это было просто: как следует испугаться. Нам очень не хватало темноты, особенно летом, когда сумерки длятся чуть ли не до полуночи, и приходится засветло отправляться в постель.
Мы запирались от умиротворяющего дневного света в сараях и кладовых, прятались на чердаке, или в подвале, в котельной, "кочегарке", как называли ее у нас во дворе. Оказавшись наконец в темноте, "замогильным", зловещим шепотом пересказывали друг другу страшные истории о похождениях Черной Руки, Красного Пианино и Гроба-На-Колесиках. Вершиной этого искусства совершенно справедливо считалось умение сочинять новые страшные истории, или хотя бы до неузнаваемости переделывать общеизвестные.
Это были наши высшие литературные курсы, других мне не надо. Как еще, если не на практике, можно выяснить, что даже почти безобидная история, в которой нет ни единого зубастого мертвеца, но лишь смутный намек на возможность его появления, может оказаться по-настоящему страшной, если рассказчик догадается объявить местом действия наш двор, или, скажем, коридор закрытой на каникулы школы, а главным действующим лицом назначит себя, или кого-нибудь из общих знакомых.
