— О! — Завидев Терезу, он торжественно поднимает к небу палец. — Пани, вы замуж случайно не собираетесь?
— Спасибо, я уже, — сухо говорит Тереза. Вообще-то, после слова «уже» должно следовать слово «была». И уточнение: «Три года назад». Но говорить все это вслух Тереза не намерена. А то сразу выяснится, что у нее теперь есть целых три жениха, готовых — не факт, что вот прямо сейчас жениться, но уж выпить по случаю помолвки — непременно!
— Жалко, — говорит он. — А я-то думал, такая красивая пани, вдруг замуж собирается? А мы бы вам голубей к свадьбе организовали, по-соседски, недорого.
От удивления Тереза останавливается и внимательно глядит на своего собеседника.
— Голубей к свадьбе? Это как? Их, что ли, теперь на свадьбах едят?
— Упаси боже, — басит один из сидящих внизу. — Еще чего. Голубей, пани, на свадьбах выпускают. На счастье.
— Надо же, — говорит Тереза. — А я и не знала. А у вас тут, получается, голубятня?
— Ну, — деловито кивает первый мужичок, тот, который сидит наверху.
— А почему никто не летает?
— А мы сюда только перебрались, — объясняет он. — Вот, сидим, новоселье отмечаем. Кофе варим. Хотите кофе?
Тереза с недоверием глядит на эмалированную кастрюльку, в которой греется вода. Да уж, эти красавцы, пожалуй, наварят.
— Спасибо, — вежливо говорит она. — Не хочу.
Разворачивается, чтобы уйти, но в последний момент, не удержавшись, спрашивает:
— А… какие у вас голуби? Белые?
— И белые тоже, — охотно соглашается басовитый мужичок. — Всякие!
— Черные и красные. Желтые и синие, — подхватывает третий, который до сих пор молчал.
Тот, кто сидит наверху, начинает хохотать, да так заразительно, что Тереза тоже хихикает, прикрыв рот кулаком, как-то очень по-девчачьи, в смысле как в детстве, когда с тобой вдруг начинают шутить чужие взрослые, — и смешно, и стыдно, и немножечко страшно, бог весть почему.
«Хорошие какие мужички, — думает Тереза. — Голуби для свадеб, ну и бизнес! Придумали же…»
— А ну покажите, какой у вас кофе, — строго, чтобы скрыть смущение, говорит она.
С отвращением смотрит на полупустую пачку дешевой молотой дряни, пахнущей лежалыми опилками, — и ведь некоторые люди совершенно добровольно соглашаются это пить, никто их не заставляет. Немыслимо.
— Ладно, раз так, вот вам подарок на новоселье, — объявляет Тереза. И достает из кармана пакетик с Кенией.
«Ничего, не жалко, тут совсем немного, граммов пятьдесят, пустяки, не разорюсь, — думает она. — И не зря, выходит, попросила смолоть, у этих красавцев, сразу видно, никакой кофемолки даже дома нет, вообще вряд ли в руках ее хоть когда-нибудь держали».
— Только смотрите, чтобы не закипел! — Тереза обводит притихших мужичков суровым взглядом. — Как только пенка появится…
— Сразу снимать! — хором подхватывают сидящие на табуретах, а третий веско добавляет: — А как же иначе?
— Ну и хорошо, — вздыхает Тереза. — Пейте на здоровье. А мне работать надо, извините, что не составлю компанию.
— Спасибо, соседка, вы же тут живете, а где ваше окно, спасибо, приходите, когда будет время, кофе попить, а если замуж надумаете, сразу скажите, мы вам за полцены… — хором галдят они, пока Тереза идет к дому, толкает скрипучую калитку, взбирается по лестнице на второй этаж.
Первым делом она открывает окно, потом включает плитку, достает из кармана пакет, пересыпает кофейные зерна в мельничку, ставит джезву на условный электрический «огонь». Тереза мелет кофе и смотрит в окно, туда, где только что пировали ее новые знакомые. Но тропинка между сараями и огородами пуста, там нет ни табуретов, ни походной газовой горелки, ни самих мужичков. «Интересные дела, — думает Тереза, — куда они подевались? Не могли же вот так сразу, залпом заглотить кофе и убежать, пока я с ключами возилась… Или могли?»
В небе появляется стая голубей. Тереза не успела заметить, когда и откуда они взлетели. Большая, пестрая стая. «Что-то с ними не так, — думает Тереза. — Но что именно?»
Что-что. Цвет, конечно же. «Пестрая стая» — это еще слабо сказано. Черные и красные, желтые и синие голуби, яркие, как детские игрушки, кружат над двухэтажными бараками, огородами и сараями в бледном, вылинявшем от солнца июльском небе, выполняют какие-то сложные пируэты, то и дело перестраиваются, как цветные стекляшки в калейдоскопе, образуя бесконечное множество неповторимых узоров.
«Еще одно хорошее лето, — думает Тереза, пока черные и красные, желтые и синие голуби кувыркаются в звенящем от зноя воздухе. — Очень хорошее лето».
Улица Диджои
Didžioji g.
Испорченный телефон
— В Рейкьявике есть железнодорожный вокзал. Точный адрес неизвестен, однако все сходятся на том, что он расположен где-то в районе старой гавани. Каждый день сотни горожан и туристов проходят мимо вокзала, но не замечают его. Однако примерно раз в месяц, обычно в последний день луны, или в самом начале первого, увидеть вокзал становится проще простого. Оказавшись рядом, трудно бывает удержаться, не войти в здание и не купить билет на скорый поезд, который, в каком бы часу вы ни появились на вокзале, непременно будет стоять у перрона, готовый к отправлению. Некоторые жители Рейкьявика уверены, что пассажиры этого поезда быстро и дешево доберутся до материка; зачастую прежде, чем купить билет на самолет, они подолгу бродят с чемоданами по окрестностям старой гавани в надежде, что им посчастливится. Другие утверждают, что севший в поезд попадет неведомо куда, и еще неизвестно, вернется ли. Но все сходятся в том, что уехать на этом поезде — большая удача, упускать которую не следует.
Он совершенно не был похож на сумасшедшего.
Крупный красивый старик с аккуратным седым ежиком и тщательно подстриженной рыжеватой бородой. В очень хорошем сером пальто, поношенном ровно настолько, чтобы выглядеть по-настоящему элегантным. Говорил спокойно, негромко, без излишней жестикуляции, как будто рассказывал сказку тихому, понятливому ребенку, просто невидимому. Да и сидел он не на дереве, не на тротуаре даже, а на стуле, выставленном за порог кафе. Анна и сама сидела на таком же. К середине октября владельцы всех кафе и ресторанов успели убрать уличные столики, только «Кофе-ины» — здесь, в самом конце улицы Диджои, и еще один, на Вильняус — оставались по-прежнему милосердны к любителям свежего ветра и табака.
Старик, скорее всего, относился к первым, по крайней мере сигареты у него в руках не было. Перед ним на колченогом столе, щедро усыпанном последними медяками древесной листвы, стоял белый картонный стакан с крышкой, самая большая доза горячей кофейно-молочной бурды, капучино или лате, кто его разберет. У Анны был такой же, но поменьше, medium, средняя порция карамельного кофе, приторный вкус которого бесил ее летом, но теперь как нельзя лучше сочетался с вкрадчивым ароматом дыма, наползавшего на город не то из каминных труб, не то из недалекого уже студеного будущего.
