Мачо вспыхнул:
– Августа Михайловна, вы не так поняли. Я же от чистого сердца, в другом смысле. В хорошем. Не подумайте. С чистыми помыслами, так сказать…
Под тяжелым взглядом серых глаз пациент замялся, сбился с мысли, запутался и сник.
– А как вы в нашей поликлинике оказались? – не удержалась от вопроса Августа.
– Можно сказать, случайно, – встрепенулся Бовбель, – после развода выписался по прежнему адресу и снял в этом районе квартиру. Тут меня и скрутило.
– Понятно. – Августа вздохнула. Скрутило не случайно, а потому что развод запивал водкой – это как водится. – Я рекомендую вам Трускавец.
Она запустила бы Бовбеля К. П. в открытый космос или поселила на бескрайних просторах пустыни Сахары – в любом месте, где нет сковороды и свинины.
Еще рекомендовала бы соблюдать все православные посты, но в пустых глазах Бога не было. Там водили хороводы черти, и Августа удержалась от человеческих рекомендаций. Хватит медицинских. Все равно Бовбель душу продал за подкопченное сало и жареные пирожки. Пусть все так и будет. Каждому свое.
Взгляд Татьяны Ивановны осуждал: такой мужчина, настоящий полковник, а вы…
Вот и берите себе это сокровище, просигналили нахмуренные брови Августы.
– Августа Михайловна. – Бовбель покосился на медсестру.
Татьяна Ивановна точно ждала сигнала – прижала к груди кипу медицинских карт и с деловым видом снялась с места:
– Я в регистратуру.
– Татьяна Ивановна, – попыталась удержать медсестру Августа, – потом все сразу отнесете, в конце приема.
– Так уже окончен прием, – отозвалась та с порога, – заработались совсем, Августа Михайловна.
– Посмотрите, там есть кто-нибудь? – смирилась с предательством медсестры Августа.
Татьяна Ивановна оглядела коридор.
– Ни души, – доложила она и, довольная, исчезла за дверью.
Августа удивленно посмотрела на часы – до конца приема оставалось еще около десяти минут. Обычно и по окончании приема под дверью толпился народ, особенно вечером, а тут за десять минут до конца – и никого. Колдовство какое-то.
Бовбель подхалимски улыбнулся:
– Это судьба. Надеюсь, вы позволите себя проводить домой? – интимным полушепотом спросил он. Тяжелое дыхание не забивала даже жвачка.
– А вот это лишнее. – Отказ прозвучал, пожалуй, жестче, чем Августа хотела.
– Почему? – обескураженно поинтересовался Бовбель – к отпору он готов не был.
– Потому что это неэтично. Вы мой пациент.
– Так я же здесь временно, – напомнил хитрец.
– Временное – самое постоянное.
Но не так просто оказалось сбить с толку этого Бовбеля.
– Так вы же меня выписали.
– Это ненадолго, – заверила любителя сырокопченых колбас Августа.
– Почему это? – оскорбился тот.
– Потому что вы не станете соблюдать и десятой доли предписаний. Так ведь? Не станете?
– Не стану. – На сытой физиономии появилась горделивая улыбка.
– Значит, попадете ко мне снова. Причем скоро. Хотите, назову приблизительную дату?
– Ну?
– Гну, – Августа не церемонилась с Дискинезией. – Через три месяца будете сидеть здесь с теми же симптомами. Так что провожать меня не нужно. И цветы перестаньте присылать. Пожалуйста. Мне перед коллегами неловко.
– Ну извините, – с кривой ухмылкой изрек поклонник. – Можно идти?
– Да-да, конечно. Печать на больничном в регистратуре не забудьте поставить.
– До свидания.
– Всего хорошего.
Смягчая впечатление, Августа улыбнулась, чем окончательно добила Бовбеля. Натыкаясь на казенную мебель, тот попятился к выходу.
Дверь за посрамленным пациентом не успела закрыться – в проеме возникли две мужские фигуры: одна – высокая, во всем белом, другая – темно-синяя, пониже.
В первую минуту Августа приняла высокого белого за Ильина – завполиклиникой (тот любил заглянуть в конце приема): тот же рост, та же консерваторская грива, худоба и неуклюжесть.
Высокий чуть приотстал, второй сунулся в дверь, рассмотрел Августу и присвистнул:
– Везет же некоторым. Мотя, я тебе завидую белой завистью: лучше бы это у меня живот прихватило. Девушка, мне и моему другу требуется срочная медицинская помощь. Мы оба при смерти. Я не знаю, что у него, а у меня от вашей красоты пульс сделался нитевидным.
В голове Августы включилось сканирующее устройство, но идентифицировать посетителей не получилось – диагноз не вспоминался.
В этот момент позади парочки материализовалась Татьяна Ивановна. Она оттеснила молодых людей плечом и вошла в кабинет, чуть не наступив на вялого второго.
– Прием окончен, – совсем другим, противным голосом предупредила посетителей медсестра.
– Наша смерть будет на вашей совести, – очень серьезно предупредил говорливый. Группа поддержки, оруженосец, определила Августа.
– А что, скорую помощь в городе упразднили?
– Ну зачем же сразу скорую? – насторожился долговязый. – Может, ничего серьезного.
– Карту взяли? – мобилизовалась и начала возводить препоны Татьяна Ивановна.
– Взял. – Долговязый продемонстрировал зажатую в кулаке жиденькую тетрадку.
– Тогда быстро.
– Вот как раз спешить ни к чему, – вклинился не в меру активный друг долговязого.
– А вы посидите в коридоре, – осадила друга медсестра.
Оруженосец попытался возражать и затянул что-то о коварстве злодейки судьбы, но сдался под напором Татьяны Ивановны и попятился, только успел выкрикнуть:
– Братуха, держись!
Дверь перед любопытной физиономией захлопнулась.
Оставшийся без поддержки долговязый тип продвинулся в глубь кабинета, еще раз поздоровался, да так и замер – с открытым ртом, рассмотрев под медицинской шапочкой те самые надменные брови и серые с влажным холодным блеском северных морей глаза.
Сердце Августы подпрыгнуло, повисло где-то в горле, раздулось, и теперь удары раздавались в темени, прямо под шапочкой.
Перед ней стоял парень из аптеки, с которым они столкнулись в подъезде, – Матвей. Друг соседа, полового гиганта. Якобы друг, якобы…
Летние брюки из небеленого льна, стильная фуфайка, золотой браслет и цепь на шее – почти как у Бовбеля, только изящней, с налетом цивилизации. И море обаяния, несмотря на нездоровый, серый цвет лица и такие же серые губы.
Секунды тикали, глаза смотрели в глаза, кабинет, предметы, вещи, медсестра – все исчезло.
