– Да ты хотя бы извинился перед ней?
– Как-нибудь все само утрясется, – уклонился от ответа Мотя. Извинения ничего не значили для соседки, так что единственное, что осталось, – положиться на судьбу.
– На Бога надейся, а сам не плошай! – прикрикнула мать. – Ты хоть что-нибудь делай, а? Нельзя же, как Емеля, сидеть на печи и ждать, когда тебя посетит с визитом принцесса в изгнании и предложит себя в жены.
Матвей вздохнул: печальная правда состояла в том, что к нему прилипали сами только такие, как нудистка. Других нужно было чем-то уд ерживать – тут матушка права. Но чем? Чем?! Ему же категорически нечего предложить серьезным девушкам!
– Мам, не грузи меня, пусть все идет своим чередом. В конце концов, отпуск у меня еще не закончился.
Лидия Родионовна взглянула на ручные часики и спохватилась.
– Так. Вечером зайду, поговорим об этом, – забыв, что собиралась на дачу, пригрозила она и умчалась на работу.
… А ведь как все красиво вышло! Эх! Если бы не случилось этого грабежа, его стоило бы придумать – отличная, блестящая идея, если, конечно, забыть о помятом бампере.
В своем воображении Мотя пошел гораздо дальше: представлял, как отбивает Августу у насильника, а еще лучше – у похитителей…
Этой ценной мыслью он – святая простота – поделился с Витасиком.
Шутихин глушил коньяк и закусывал остатками прежней роскоши – икрой и заливным языком.
Вместо того чтобы порадоваться за друга, проныра Шутихин так и норовил принизить чудесное обретение кошелька соседкой, но, услышав о похитителях и насильниках, внезапно идею поддержал:
– У меня есть связи в криминальных кругах, могу устроить.
– Ништяк, – резвился Мотя, – умыкнут девушку, а я типа спасу.
– Если ты серьезно – берусь все исполнить в лучшем виде.
Где-то в районе солнечного сплетения Матвей почувствовал холодок: вот так и скатываются в бездну порока – под шуточки друзей на собственных кухнях.
– Ты что, шуток не понимаешь? – поспешил откреститься от собственных фантазий Степура.
– Проехали. Как твоя тачка? – сменил тему порядком захмелевший Витасик. – Сильно пострадала?
– Бампер пришлось менять.
Известие о бампере навело Витасика на следующую ценную мысль.
– Помяни мое слово: это только начало, – тоном мэтра изрек он, – дальше будет все хуже и хуже, потому что какое начало, такое и скончало.
Мотя не выносил, когда говорили под руку.
– Ты, случайно, гороскопы в свободное время не составляешь, Витася?
– Нет, я по руке гадаю, – огрызнулся тот. – У тебя линия ума короче линии жизни. Это о чем говорит?
– О чем?
– О том, что ты, старичок, из ума выжил. Не твоя это девушка, забудь о ней. Докторше нужен настоящий мужик.
– Настоящий – это от которого постоянно несет перегаром, так, что ли? – взъелся Мотя.
На пассаж с перегаром Витасик обиделся:
– Почему всегда все лучшее – тебе?
– Да вовсе не все и не всегда, – сдал назад Мотя.
– Все и всегда, – неожиданно закапризничал Шутихин.
Матвей еще не верил, что эти капризы – предвестники ссоры.
– Витася, что за наезд? Ну и сказал бы мне тогда, в восьмом классе, что тебе нравится Ритка. Или сейчас – про Таньку. Почему молчал-то?
– Хорошо, – Витасик преобразился, – хорошо. Я скажу: мне нравится твоя соседка. Нет, не то: я влюбился и хочу, чтобы ты сошел с дистанции. Доходчиво объяснил?
– Алаверды. Почему я?
– Потому что ты ей не нравишься.
– Откуда дровишки? – вскинулся Мотя.
– Интуиция.
В глубине души Мотя был согласен с интуицией Витасика, но признаваться в этом не собирался.
– Если я ей не нравлюсь, чего тогда ты дергаешься?
На самом деле у Витасика была причина нервничать: внутри себя Мотя уже все решил. Он не отступится, он покорит высоту. И это не прихоть, не каприз, не причуда изощренного ума – это голос свыше, судьба.
– Она не сможет ничего решить, если ты будешь виться рядом.
– Я не сойду с лыжни, – рассматривая клетки на тапках, тихо, но твердо объявил о своем решении Мотя.
– Это твое последнее слово?
– Последнее. Я женюсь на Августе.
Витасик в характерном жесте положил правую руку на сгиб левой:
– А вот это ты видел?
Больше ничего сказано не было.
Грохнув дверью так, что под обоями тонкой струйкой посыпался песок, Витасик отбыл, а Матвею понадобилось время, чтобы прийти в себя.
Господи ты боже мой, что с ними происходит? Двадцать лет дружбы псу под хвост. Из-за чего? Из-за бледной тени love story, которая маячит на горизонте, как парус в тумане? Бред какой-то! Может, у них с соседкой ничего не сложится, а он уже пожертвовал другом, сексом, бампером и даже аппендицитом, если на то пошло.
Все-таки смотреть фильм одному не так уж и приятно. Клево, когда в компании. Особенно если вы на пару запиваете попкорн соком и перебрасываетесь замечаниями по поводу происходящего на экране – в точности так, как они с Матвеем смотрели «Карты, деньги, два ствола».
Положа руку на сердце, Данька немного запутался в бандах и не понял, кому в итоге достались коллекционные ружья, а Матвей все объяснил. Клево!
Ну и ладно. Один так один.
«Счастливое число Слевина» – диск, который дал посмотреть Матвей, – уже загрузился, когда в дверь позвонили.
Данька никого не ждал: близнецы Левчик с Санькой на данный момент были отправлены в ссылку на дачу, а Петька грел бока на одном из песчаных пляжей Крыма.
Кто бы это мог быть?
Искривленный линзами дверного глазка, за дверью маячил незнакомец.
До судорог запуганный Августой криминальными сводками, Данька несколько секунд разглядывал интригующую физиономию, прежде чем спросил баском:
– Кто?
– А мне бы Августу Михайловну, – раздался приглушенный голос.
Что такое? Поклонник?
Данька чуть не поддался искушению открыть дверь. Вовремя вспомнил о разгуливающих по городу насильниках детей и воздержался впускать посетителя, но не отказал себе в удовольствии устроить допрос с пристрастием:
– А зачем?
– По делу, – сообщил подозрительный тип, причем Даньке показалось, что он опасливо косится на дверь соседней квартиры номер 22.
– По какому?
– По личному.
– По какому еще личному? – стебался Данька, но тип заподозрил, что его морочат, и обломал юмориста:
