– Я-то при чем к таблеткам?
– А чего их зря пить? – объяснил Длугач. – Теперь вот и наглотаюсь. Температура пройдет – хоть пообщаемся с тобой по-человечески.
Что ж, рациональность его ума была ей так же известна, как и его склонность к неожиданным решениям.
– Ложись, пожалуйста, – вздохнула Кира. – Я тебе сейчас морс налью.
Он не ошибся: после таблеток температура у него действительно спала как раз к тому времени, когда Кира пришла из ванной, чтобы лечь рядом с ним в кровать.
Темное мокрое пятно расплылось вокруг его головы по подушке.
– Ты же мокрый насквозь, – заметила она. – Смотри, и лоб, и плечи!
– Ага, и все остальное. – От того, что температура спала, он повеселел. – Сама потрогай.
– Витя, пусти! – воскликнула Кира. – Тебе сейчас нельзя! Правда, для сердца тяжело.
– Это всегда можно.
Он уже втащил ее на кровать и, отбросив одеяло, усадил себе на живот. Его желание было очевидным. Вот ведь и грипп его не берет! Неутомимый любовник.
А ей не хотелось сейчас никакой любви. Вот у нее-то на сердце действительно было тяжело после всех событий этого вечера. Но Длугача это явно не интересовало.
«Все рассчитал, таблетки вовремя принял, чтобы температуру точно к ночи сбить, – ну как такому откажешь?» – подумала Кира.
Она и не предполагала, что так легко приспособится к его желаниям. Правильно все-таки решила не жить с ним общим домом, выгородить себе пространство для самостоятельного, отдельного существования. Именно из-за этого в том пространстве, где они существуют вдвоем, ее не угнетает его властность. А иначе неизвестно, что у них получилось бы.
– Ты почему сегодня такая? – спросил Длугач, когда его желание было удовлетворено и, отпустив Киру, он лег рядом с нею на мокрую свою подушку.
Не только его подушка была мокрая от пота, но и одеяло, и простыня. Он был очень телесный во всем, и в болезни тоже.
– Так. Вечер неприятный был, – ответила Кира. – Давай-ка я постель поменяю.
Она хотела встать, но он удержал ее за плечо и спросил:
– Почему неприятный?
– Сначала из-за Матильды, – нехотя объяснила Кира. Не любила она вываливать на кого бы то ни было свои заботы. – Это мой рекламный директор.
– И что Матильда?
– Взбеленилась вдруг из-за Кожогина. Ну, знаешь, холдинг «Сиреневый туман»? – Длугач кивнул. – Он перестал платить за рекламу. Я терпела-терпела… А вчера в одном ток-шоу Кожогина увидела. Я его, конечно, и наяву видала, но тут как-то… Смотрю и думаю: какой же он жалкий фигляр, и не то что жалкий, а гнусный какой!
– Кожогин – мутый тип, – согласился Длугач. – Гнойный.
– На всю студию орет, в драку лезет, печеньем шыряется – там на ток-шоу непринужденную обстановку имитировали, чаем поили гостей. Правду говорят, телевизор человека лучше рентгена насквозь просвечивает. И так мне вдруг ясно в голову пришло: а за какие, собственно, заслуги я должна вот этому ничтожеству его бизнес бесплатно рекламировать? Он же наглец абсолютный – за рекламу не платит и еще насчет интервью ко мне подкатывается! В общем, сегодня говорю: с Кожогиным больше никаких контактов. А Матильда мне такую сцену устроила! Нет, я понимаю, он давний клиент, она им дорожит. Но она так взбеленилась, как будто он ее родственник.
– А он не родственник?
– Не думаю.
– Любовник?
– Вот уж этого не знаю!
– Надо знать.
– Я сплетни не собираю.
– В данной ситуации это не сплетни, а деловая информация. Если Кожогин ей не родственник и не любовник, значит, дело в деньгах. Что-то он твоей Матильде проплачивает, потому она в нем и заинтересована. Выясни, что именно. Мимо тебя такие вещи проходить не должны. А потом что? – спросил Длугач.
– Что – потом? – не поняла Кира.
– Ты сказала: сначала из-за Матильды неприятно было. А потом?
– Потом… Встань, Витя! Невозможно в таком озере лежать. Опять температура поднимется.
– Она так и так поднимется.
Все же он встал, чтобы Кира перестелила постель. Но как только она закончила и встряхнула одеяло в свежем пододеяльнике, повторил свой вопрос:
– Так что, говоришь, еще неприятного случилось?
– Еще – мой папа от мамы ушел, – пришлось ответить Кире.
– К молодой?
– Откуда ты знаешь? – удивилась она.
– Не к старой же. – Он пожал плечами. – Ему сколько, лет пятьдесят? Самый козлиный возраст.
И улегся в кровать, ничего больше не спросив.
Он воспринял это известие с полным равнодушием. Ну, пусть он не считает разрыв между ее родителями чем-то выдающимся. В конце концов, он их даже не знает. Но ее-то он знает, ей-то мог бы хоть слово человеческое сказать, посочувствовать!
Его пренебрежительность рассердила Киру. Длугач никогда не расспрашивал о ее семье и не рассказывал о своей. Видимо, потому и не расспрашивал, что не рассказывал; связь здесь была прямая. До сих пор она считала, что ему не хочется говорить с ней, своей нынешней женщиной, о женщине предыдущей – о жене. А сейчас она вдруг поняла: да нет, ему просто безразлично в ее жизни все, что не имеет отношения к работе и к постели, то есть лично к нему. И уж конечно, безразличны ему отношения между ее родителями. Не зря же он, живя в пяти минутах ходьбы от них, ни разу не выразил желания с ними познакомиться.
Рассерженность сменилась в ее душе настоящей злостью. Кто она для него? Источник здорового секса?
Ей захотелось немедленно одеться и уйти. Может, так и сделать?
– Брось, Кира, – сказал Длугач. – Не злись. Ничего я особенного не сказал и не сделал. Это вы любите телячьи сопли разводить, а вообще-то…
– Кто это – вы? – сердито оборвала его Кира.
– Городские.
– А ты до сих пор деревенским себя считаешь? – усмехнулась она.
Он говорил как-то, что поступил в Институт инженеров транспорта сразу после армии, по целевому набору. Сейчас ему сорок, значит, двадцать лет уже он в Москве.
– Конечно, деревенский, – пожал плечами Длугач. – Этого, хоть сто лет в городе живи, не изживешь. Кислотой не выжжешь.
Он произнес это со странной интонацией – Кира не поняла даже, что она означает. Досада это была, или тоска, или злость?
– Чего не изживешь? – тихо спросила она.
– Нутра деревенского. Это и объяснить даже трудно. Не такой я, как вы здесь все, по сути не такой, понимаешь?
Конечно, она это понимала. Это бросилось ей в глаза, и не в глаза только, а именно что в самое нутро сразу же, как только она его увидела. И может быть, именно это бросило ее к нему.
