Роза аккуратно забрала у отца один бокал и протянула его Барни.
— Пойду разыщу Кейт.
— Она обрадуется. Она застряла наверху.
Роза проскользнула мимо него и поспешила на балкон. Барни глотнул вина. По вкусу оно напоминало выпивку на студенческих вечеринках, вино из тех, что покупают в пластиковых бутылках, с завинчивающимися пробками и аляповатыми этикетками. Предложив Кейт бокал напитка категорией повыше, он сумел выделиться из толпы, заставить ее присмотреться и увидеть не только приятные манеры. И вот — пожалуйста: она его жена, у них ипотека, скоро будет ребенок, и родители давно изменили к нему отношение, не то что во времена школьных табелей с посредственными оценками. Барни украдкой улыбнулся своему бокалу. Только ощущение всей полноты счастья и поклонение очередному кумиру могло заставить его прийти на спектакль по пьесе Ибсена, а тем более увлечься им. Мать Розы… да, и вправду нечто.
Он поднял голову и окинул взглядом собравшихся. Брат Розы, Мэтью, — судя по покрою костюма, преуспевающий молодой профессионал, — беседовал с девушкой, которую отец Барни назвал бы «сексапилочкой». Барни пробрался к ним через толпу и открыто уставился на Наоми. Она казалась соблазнительным лакомством только что с витрины кондитерской.
Мэтью прервал разговор и представил его Наоми:
— Это Барни. Он женат на лучшей подруге моей сестры.
Наоми удостоила его таким взглядом, словно он был занимательной особью, но не более, чем прочие представители его вида.
— Очень приятно, — произнесла она.
— Аналогично…
— Наоми — подруга Бена, — пояснил Мэтью.
— Повезло Бену.
Наоми не улыбнулась. И уточнила:
— Если не ошибаюсь, твоя жена беременна?
— Как ты догадалась?
— Просто внимательно слушала, — ответила Наоми. — Я всегда так делаю, еще со школы.
— Значит, чаще, чем я…
Мэтью прокашлялся.
Барни перевел взгляд с Наоми на Мэтью и признался:
— Твоя мать играет потрясающе.
Мэтью кивнул.
Его глаза лихорадочно поблескивали. Присмотревшись, Барни заметил, что Мэтью выглядит осунувшимся и как-то враз постаревшим.
Улыбаясь, Барни продолжал:
— Честно говоря, я вряд ли пришел бы на премьеру, если бы не Кейт. Но теперь не жалею, что я здесь.
— Это блеск, — подхватила Наоми. — Просто блеск. Обязательно расскажу маме. Он умрет?
— Боже! — спохватился Барни. — Здесь что, к концу пьесы сцена будет завалена трупами, как у Шекспира?
— Не знаю, — ответил Мэтью. — Я никогда прежде не видел эту пьесу. И никогда… — Он осекся.
— Ты должен гордиться ею, — заверила Наоми. — Будь это моя мать, я бы лопнула от гордости.
Мэтью кивнул.
— А мне хотелось бы, чтобы ее увидели все…
— Все?
— Ну, все мои знакомые, — пояснил Мэтью, вращая остатки вина в бокале.
— А я бы взяла и притащила их сюда, — сказала Наоми. — Это я привела Бена.
Мэтью впился в нее взглядом:
— Правда?
— Ну конечно, — кивнула она. — Семья — это всегда семья, верно?
— Да, — согласился Мэтью.
Барни любовался плечами Наоми, на которых стразы лежали, словно ожерелья из звездочек. Затем он задумался о Кейт, сидящей наверху со сложенными на животе руками, потому что их больше некуда девать. Поразительно, какими разными могут быть женщины, насколько они способны измениться, как они умеют возбуждать… разные чувства. Он сглотнул.
Подняв руку, он коротко похлопал Мэтью по ближайшему плечу.
— Пойду я, пожалуй…
— Хорошо, — кивнул тот.
Барни повернулся к Наоми:
— Было очень приятно познакомиться.
Она кивнула:
— Всех благ твоей жене и малышу.
— Да, — поддержал Мэтью, — передавай привет Кейт. И спасибо, что пришли.
Барни поставил бокал на ближайший столик и направился к лестнице. Поодаль, глядя в сторону барной стойки, стояла смуглая девушка в черном, в шляпе и темных очках. Барни вспомнил: в отцовской коллекции виниловых пластинок шестидесятых годов, теперь уже антикварных, есть одна «сорокапятка», со снимком женщины на конверте — она страшно нравилась ему в четырнадцать лет, эта брюнетка-француженка во всем черном, с симметричной стрижкой и в черных очках. На конверте значилось ее имя — Жюльетт Греко, и отец Барни на последнем курсе автостопом смотался в Париж специально для того, чтобы послушать ее в какой-то подвальной забегаловке на Левом берегу. Про Жюльетт Греко Барни давным-давно не вспоминал, но у этой неподвижной девушки, неотрывно смотрящей через дверной проем в толпу, были такие же высокие скулы и то же обаяние загадочности.
— О чем задумались? — жизнерадостно бросил ей Барни, проходя мимо, и, не дожидаясь ответа, заспешил к Кейт.
— Я, пожалуй, посижу здесь еще немножко, — сказала Эди.
Рассел, наполняющий над раковиной ночной стакан воды, обернулся.
— Да?
— Я устала, но не настолько, чтобы заснуть. Мне пока не спится. Посижу пока здесь, порадуюсь.
Рассел закрыл кран.
— Хочешь, я побуду с тобой?
Она покачала головой.
— Точно?
— Точно, — кивнула Эди.
Он подошел к ней, сидящей спиной к плите, наклонился и вгляделся в лицо.
— У тебя все получилось прекрасно.
Она потупилась:
— Спасибо.
Он взял ее за подбородок.
— Посмотри на меня.
Эди приподняла голову на дюйм.
— Ты была несравненна, я даже высказать не могу, как горжусь тобой.
Она смотрела на него и молчала.
— Я очень сожалею о том, что злился из-за возвращения детей… и так далее.
— Забудь.
— Сегодня мне понравилось наблюдать за ними, — продолжал Рассел, отпустив подбородок Эди и выпрямившись. — И читать у них на лицах изумление и благоговение. Казалось, у них над головами вот-вот возникнут пузыри, как в комиксах, с вопросами: «Это что, мама? Моя мама?!»
Эди рассмеялась.
— Да нет, не такие они тугодумы.
— Просто привыкли воспринимать тебя исключительно как создательницу домашнего уюта. Привычный и знакомый сервис на дому.
— Не только они, — заметила Эди.
— Знаю. И сожалею об этом. Искренне сожалею…
Эди прикоснулась к его губам:
— Хватит.
