— Но посмотри, чего ты добился здесь, в Вермонте. Я хочу сказать, ты знаменит…
— Разве что как радикал-однодневка. Но как только закончится эта война, мои пятнадцать минут славы испарятся вместе с ней… и в этом нет ничего плохого.
— Но как же твоя книга о Джефферсоне?
— Это было десять лет назад, Ханна, и с тех пор я не опубликовал ни строчки. В этом виноват только я. Распыляю усилия или, как говорят, слишком разбрасываюсь. Я ведь начал еще три книги после Джефферсона. Но ни одну так и не смог довести до конца. Боюсь, опять струсил.
— Отец, а ты не слишком ли требователен к себе?
— Скорее, слишком жалею себя. Извини, что вешаю на тебя свои проблемы.
— Ничего ты не вешаешь. Наоборот, я очень рада, что мы можем поговорить по душам.
Он взял мою руку, крепко сжал, потом глубоко вздохнул. Мы допили шампанское. Отец поднялся:
— Что ж, мне пора домой.
— Я буду скучать по тебе в Рождество.
— А уж как я буду скучать по тебе…
За полгода я как-то приспособилась к отсутствию матери в моей жизни. Хотя меня по-прежнему возмущало, бесило и обижало ее поведение, что-то во мне скучало по ней. Почему она решилась все разрушить ради своей гордыни? Почему была так решительно настроена на то, чтобы подчинить меня своей воле? Я знала ответ на эти вопросы. Собственно, она сама дала его: просто могу, и все.
И пока я не попрошу прощения…
О, к черту все!
Мне удавалось придерживаться этой линии всю зиму и весну. К счастью, я была очень занята, с азартом окунулась в учебу (особенно мне полюбился Бальзак — его романы были сплошь про разбитые семьи), а свободное время проводила с Марджи в кампусе, где мы курили до одури. После Рождества мое невинное увлечение сигаретами превратилось в пагубную привычку. Когда Дэн впервые заметил, что я стала дымить как паровоз, он только спросил:
— Сколько за день?
— Около двадцати.
Он лишь пожал плечами:
— Твой выбор.
Хотя он, возможно, и не одобрял этого, лекций о вреде курения читать мне не стал… тем более что студенты-медики поголовно смолили прямо на лекциях.
Марджи, разумеется, была в восторге от того, что я влилась в ряды заядлых курильщиков.
— Я знала, что ты постепенно втянешься.
— Откуда? — удивилась я.
— Ты такая правильная, тебе просто необходимо иметь хотя бы одну дурную привычку. А прелесть в том, что когда ты приедешь в Париж на следующий год, то будешь в струе. Насколько я слышала, большинство французов вручают своим детям, достигшим двенадцати лет, пачку «Галуаз» и разрешают дымить.
Я затушила сигарету и тут же закурила следующую.
— Не думаю, что поеду в Париж, — сказала я.
Теперь настала очередь Марджи затушить свою сигарету. Она посмотрела на меня с беспокойством и неодобрением:
— Ты серьезно?
Я избегала ее укоризненного взгляда.
— Боюсь, что да, — ответила я.
— Надеюсь, не Дэн останавливает тебя?
Наоборот, Дэн активно поддерживал идею семестра во Франции, обещая, что приедет ко мне на День благодарения, и убеждая в том, что мне просто необходимо пожить в Париже.
— Ты же знаешь, он на такое не способен, — сказала я Марджи.
— Выходит, ты сама это придумала.
Это был не вопрос, а констатация факта… причем она попала в точку. Никто на меня не давил, не намекал, не предостерегал от возможных опасностей путешествия. Нет, я сама отговорила себя от заграничной стажировки, и всему виной был глубоко затаившийся страх: если я уеду в Париж, то Дэн меня бросит. Я знала, что это абсурдный страх, смешной и глупый. Но я никак не могла вырваться из его липких лап. Страх — удивительная штука. Стоит ему вцепиться в тебя, и ты уже не можешь его стряхнуть. Конечно, мне следовало поговорить с Дэном напрямую, рассказать о своем беспокойстве, но каждый раз, когда я собиралась начать разговор, в моей голове рождался другой страх: если ты признаешься ему, что боишься оказаться брошенной, тогда он точно бросит тебя.
Поэтому я дождалась окончания срока приема заявки на стажировку в Париже, после чего сообщила Дэну о своем решении. Он не был разочарован. Возможно, слегка удивлен, ведь я вывалила ему целый список надуманных причин, кульминацией которого стала: «И конечно, я бы скучала по тебе». В подтверждение своих слов я потрепала его по волосам.
— Но не стоило из-за этого запирать себя здесь. Как я уже говорил, я бы приехал к тебе на День благодарения. Мы бы расстались всего на двенадцать недель… это сущая ерунда.
О боже, я знала, что он здравомыслящий.
— А почему бы нам с тобой не съездить в Европу летом, после окончания университета? — предложила я.
— Это круто, но мне совсем не хочется, чтобы ты сейчас оставалась из-за меня или из-за глупого страха, что ты вернешься, а меня здесь не будет. Потому что — и ты это знаешь — такого просто не может быть…
— Я знаю, — пришлось солгать мне. — Но я уже все решила… и это к лучшему.
Он внимательно смотрел на меня. Я была уверена, что его озадачило мое решение; он не поверил ни единому моему слову и теперь гадал, какого черта я так поступила. Но Дэн не был бы Дэном, если бы стал требовать от меня объяснений.
— Твой выбор, — лишь сказал он.
А вот отец сразу догадался, в чем дело. Мы, как всегда, сидели за ланчем в нашей закусочной, когда я выложила ему новость.
— Это ведь из-за нее?
— Не совсем, пап…
— Мне бы хотелось в это верить, — сказал он.
— А разве это имеет значение?
— На самом деле имеет.
Его голос был строгим и даже каким-то раздраженным. Я еще больше занервничала.
— Просто я думаю, что сейчас не самый подходящий момент для поездки в Париж.
— О, что за чушь ты несешь, Ханна!
Меня ошеломила его реакция.
— Ты принимаешь решение, думая о безопасности, и это в такой период твоей жизни, когда безопасность тебя должна волновать меньше всего…
— И ты еще осмеливаешься читать мне лекции о безопасности? — вдруг разозлилась я. — Особенно после тех игр, в которые ты играешь…
Я замолчала.
— Извини, — тихо произнесла я, доставая из пачки сигарету.
— Наверное, я заслужил это, — сказал он.
— Нет, ты неправ. Но я уж точно не заслужила того дерьма, что вывалилось на меня за последние месяцы. И если бы мама была чуть более счастлива…
— Твоя мать никогда не была счастлива. Никогда. Так что, пожалуйста, не думай, что, если бы я сделал ее счастливой, она бы никогда так не поступила с тобой. Твоя мать ко всем цепляется. Обуздать ее невозможно. И поэтому я ухожу от нее.
