— Со временем я с ними рассчиталась.
— Да, но только после того, как они подали на вас иск в суд, миссис Боулс. Я пытаюсь вам сказать…
— Что я в финансовой жопе. Испорченная богатая сучка, которая не может присмотреть за своими деньгами. Это все написано на вашей физиономии из Лиги плюща.
— Я не был в Лиге плюща, миссис Боулс, — возразил я. — И я вовсе не пытаюсь вас осуждать… или высказываться насчет вашей финансовой ответственности… или… гм… отсутствии оной. Я всего лишь хочу довести до вашего сведения, что, учитывая сложные отношения, которые существовали между вами и банком в прошлом, получить от него деньги в данном случае будет затруднительно…
— Готова поспорить, что такой тип, как вы, никогда бездумно и цента не истратит. Уверена, что вы предельно осторожны, предельно разумны в обращении с деньгами.
Почти три тысячи накануне за камеру, которая мне не нужна? Тысяча четыреста пятьдесят (или в самом деле две тысячи двести?) за единственный ныне существующий на планете диван Ральфа Эмерсона? Леди, единственная причина, почему я до сих пор не в глубокой финансовой жопе, заключается в том, что у меня нет вашего пристрастия к конфеткам для носа.
— Я люблю ходить по магазинам, как любой американский патриот, — сказал я.
— Вы делаете это с осторожностью, — заметила она, задирая левую ногу. — Готова поспорить, что вы и блядуете с осторожностью.
— Миссис Боулс…
— Впрочем, очень может быть, что вы из осторожности и не блядуете.
Опять ошибаешься, дорогуша. Два случая по одной ночи каждый. Оба далеко за городом. Оба тайных (правило номер один разумной неверности: выбирай замужних деловых женщин). Оба раза с презервативами. И верно, когда затухло возбуждение от тайной эскапады, я ощутил дикую вину, причем в обоих случаях. Я дорожу своей репутацией… но так уж вышло. Так что, если Бет разок с кем-то переспала, я ее прощу. Возможно.
— Я люблю свою жену, миссис Боулс.
— Не сомневаюсь, — фыркнула она.
— Но ваши банкиры вас не любят, а это означает, что для избежания финансовых неприятностей вам понадобится наша помощь. Или мое предположение ошибочно, миссис Боулс?
Своим прохладным тоном я хотел показать: если хочешь, чтобы я бросил тебе спасательный круг, кончай ерничать. Она приняла нормальную позу и скромно сказала:
— Да, сделайте, что сможете.
Я назвал ей небольшой банк, с которым наша фирма время от времени сотрудничала. Разумеется, они потребуют какие-то гарантии («Ваша квартира, к примеру»), но, возможно, поддадутся на уговоры и выдадут ей какой-то кредит до того времени, как она получит деньги за следующую четверть года.
— Это означает, — сказал я, — что следующие три месяца вам придется жить очень скромно. И я должен вас предупредить… если вы не выплатите этот долг, нашей фирме будет затруднительно рекомендовать вас какой-нибудь другой финансовой организации, если вдруг вы снова окажетесь в затруднительном положении.
— Сколько времени нужно, чтобы узнать, не придется ли мне морозить свою задницу на улице?
— Я позвоню в банк сразу же после окончания нашей беседы. К середине дня они примут решение.
Я встал, давая понять, что беседа окончена.
— От меня теперь требуется спасибо, верно? — спросила она.
— Это как вы сами решите, миссис Боулс…
Она направилась к двери, затем повернулась и с ухмылкой оглядела меня:
— Знаете что… Уверена, что ваша маленькая женушка смотрит на вас каждую ночь и думает: «Как же мне повезло».
Я почувствовал, как правая рука сжимается в кулак. Я тут же спрятал ее за спину.
— Всего доброго, миссис Боулс. Моя секретарша позвонит вам, как только мы получим ответ.
Она повернулась на каблуках и вышла. Я было потянулся к телефону, но остановил себя. Нет, не делай этого. И не тянись за бутылкой. Просто сегодня плохой день, вот и все. Очень, очень плохой день.
Я сел в кресло за письменным столом. Успокоившись, нажал кнопку интеркома:
— Эстелл…
— Вы живы-здоровы после этой встречи, мистер Брэдфорд?
— Все проще пареной репы. Но тем не менее, когда миссис Боулс позвонит, скажи ей, что банк отказался дать ей деньги… но что я ищу другие возможности. И если она страстно захочет поговорить со мной, скажи, что я уехал по делу и до меня нельзя будет добраться до середины следующей недели.
— А если она пожелает поговорить с мистером Майлом…
— Не беспокой Джека по этому вопросу. У него сейчас забот выше головы.
— Что-нибудь еще, мистер Брэдфорд?
— Моя жена…
Через три минуты она по интеркому сообщила мне то, в чем я, собственно, не сомневался:
— Простите, мистер Брэдфорд. Никто не отвечает…
Я внезапно решил уйти из офиса. Схватил свой кейс, пальто и направился к двери. Эстелл удивленно воззрилась на меня.
— Я погано себя чувствую, — заявил я. — Решил на этом закончить.
— Может быть, нужен доктор или еще что-нибудь? — с беспокойством спросила она.
— Нет, мне бы только в койку. Что-то вроде желудочного гриппа. Сутки, и я буду в порядке. Нет ведь ничего срочного?
— Ничего такого, что не может подождать до понедельника.
— Отлично. И если позвонит моя жена… — Эстелл выжидающе смотрела на меня, — просто скажи, что я вышел. Хочу устроить ей сюрприз дома.
Я видел, что Эстелл с трудом старается удержать ползущие кверху брови.
— Как скажете, мистер Брэдфорд. Мне вызвать машину, чтобы отвезти вас на Центральный вокзал?
— Быстрее поймать внизу такси, — отказался я.
— Выздоравливайте, мистер Брэдфорд.
Она знала, что я вру.
— Постараюсь. Хороших выходных, Эстелл.
Поезд в 12.46 с Центрального вокзала был почти пустым. Пустой была и платформа в Нью-Кройдоне. Я быстро пошел по Адамс-авеню, удивляясь, что чувствую себя не на своем месте. В рабочий день в половине второго трудно встретить мужчину от двадцати до пятидесяти лет на улицах Нью-Кройдона. В это время город становится царством образованных женщин, которые, как Бет, когда-то любили сидеть на полу в общежитии какого-нибудь колледжа вроде Смит или Уеллсли, передавая друг другу трубку с гашишем, потягивая дешевое вино и давая клятвы никогда не превращаться в домохозяек в таком аккуратном пригороде, как этот.
И тем не менее все они оказались здесь, одетые в лучшие одежки а-ля-Шотландия от «Брукс-энд-бразерс» и хаки, худенькие, со все еще белоснежными зубами, все еще блестящими волосами (которые все еще стягивает черная шелковая лента). Их тридцатилетние лица все еще выказывают разочарование, которое неизбежно вызывают у них мужья и дети. Просыпаются ли они так часто, как я, в неурочный час ночью и удивляются, как вышло, что они подчинились инерции? Или попросту воспринимают Нью-Кройдон как уютное гнездышко, дарованное им судьбой? Понимая, что во вселенском масштабе у них практически нет причин для жалоб: жизнь их удобна и хорошо устроена.
