С ним была согласна Мейв Доэрти, которая позвонила мне спустя два дня, чтобы сказать, как порадовали ее мои достижения в роли сыщика.
— Свидетельство весьма интересно. — Она говорила подчеркнуто осторожно и выражалась обтекаемо. — Если как следует подать его на слушании, это может повлиять на исход. Не скажу, что это та явная улика, о которой я мечтала, но, без сомнения, аргумент вполне действенный.
Затем она поинтересовалась, найдется ли у меня часок, чтобы заскочить к ней в контору и обсудить, как она планирует опрашивать меня во время слушания и чего можно ожидать во время опроса от барристера Тони.
Хотя она говорила о шестидесяти минутах, не больше, вся поездка до Чансери-лейн и обратно сожрала целых два часа. Времени мне сейчас не хватало катастрофически: из-за вылазок в Сассекс и Бристоль я потеряла целый рабочий день, а «Путеводитель по фильмам» необходимо было закончить до начала слушания. Но вот я в конторе Мейв, нервно мну в руках какую-то бумажку, и мы приступаем к обсуждению моих свидетельских показаний. Первым делом Мейв велела мне изо всех сил стараться не мять бумагу, когда буду отвечать на вопросы. Из-за этого я произвожу впечатление испуганной и нервозной. Потом Мейв, в качестве репетиции, подвергла меня перекрестному допросу и привела в полнейший ужас своим напором и ледяным тоном. Она атаковала, вытаскивая на поверхность мои слабости, легко расправляясь с любыми попытками оправдаться.
— Вот теперь вы запугали меня до смерти, — призналась я, когда она закончила.
— Не надо бояться, — ответила Мейв. — Вы справились очень неплохо. Главное — помните, она будет из кожи лезть, чтобы вывести вас из равновесия и выставить законченной лгуньей. Еще она попытается вас разозлить. Но есть одна хитрость: не попадайтесь на эту удочку. Отвечайте кратко, лаконично. Старайтесь не встречаться с ней взглядом. Если нужно, снова и снова терпеливо повторяйте одно и то же. Не отклоняйтесь от своей темы, и все получится просто отлично.
Мне в это слабо верилось, но, к счастью, поддаваться панике было некогда: ее на время перекрыл настоящий ужас, что не успею сдать работу в срок. Я даже радовалась, что приходится так спешить, потому что в результате все прочие страхи были подавлены. В последнее время мне пришлось сидеть над рукописью по четырнадцать часов в сутки. Если не считать кратких вылазок в супермаркет за едой да получасовых пробежек вдоль реки, я совсем не выходила из дому… разумеется, за исключением еженедельных свиданий с Джеком. Он уже начал ползать и издавал разные звуки, любил, когда я его щекотала, а особенно ему нравилась наша игра, когда я ложилась на пол и поднимала его над собой на вытянутых руках. Потом я говорила: «Раз, два, три… бум» — и роняла его прямо на себя. Он приходил в полный восторг и по-своему, односложными восклицаниями, заставлял меня повторять это снова и снова. Что я, разумеется, и проделывала с огромным удовольствием. Пока не входила Кларисса, чтобы напомнить, что наш час подошел к концу.
Как всегда, момент расставания был самым трудным. Смена караула. Иногда я прижимала к себе Джека и изо всех сил старалась сдерживать слезы. В иные дни и он, казалось, был недоволен тем, что наши веселые игры пора заканчивать, и явно не хотел расставаться — а я старалась сдерживать слезы. Бывали дни, когда он засыпал или начинал бурно реветь или просто был не в настроении — и тогда я тоже старалась сдерживать слезы. Это наше свидание не было исключением. Я поднялась вместе с ним с полу. Прижалась лбом к его щеке. Поцеловала его. Сказала: «Увидимся через неделю, босс».
Потом я передала его Клариссе. Она скрылась за дверью в соседнюю комнату. Я села на стул из литого пластика и — впервые за все эти дни, начиная с первого посещения, — дала волю слезам. Вошла Кларисса. Сев рядом со мной, она обняла меня, положила мою голову себе на плечо и сидела так, пока я плакала. Я была ей страшно признательна за то, что она не проронила ни слова. Думаю, она представляла, в каком напряжении я нахожусь: нужно было правильно и спокойно себя вести в ее присутствии и выдерживать разлуку с сыном на протяжении долгих месяцев, стараясь не утратить душевного равновесия, чтобы обо мне не составили представления как об опасной неврастеничке. Наверняка ей было понятно и то, что предстоит мне всего через несколько дней. И что меня ждет, если я проиграю.
В общем, она обняла меня и дала выплакаться. А когда я наконец утихла, она сказала: «Я надеюсь, что через неделю в это время ваш малыш снова будет с вами, а эти посещения в нашем центре станут просто неприятным воспоминанием».
Тем временем нужно было заканчивать работу — я твердо вознамерилась сдать книгу до начала слушания, чтобы, идя в суд, как следует выспаться.
За несколько дней до слушания позвонила Сэнди:
— Ну что, утро вторника — большой день, не ошибаюсь?
— Все верно.
— Хотела бы я быть католичкой. Заказала бы за тебя мессу.
— Божественное вмешательство мне вряд ли поможет.
— Тут дело такое, никогда не знаешь наверняка. В любом случае, позвони мне во вторник вечером.
— Конечно, позвоню обязательно.
Я положила трубку. И работала всю ночь, до трех часов, потом рухнула в кровать, поднялась в семь и проработала без перерыва (только часок подремала в середине дня) до семи утра следующего утра После чего сделала ванну и, сидя в горячей воде, поздравила себя с завершением этой бесконечной корректуры.
В девять утра за рукописью подъехал курьер на мотоцикле. Сдав работу, я отправилась в бассейн рядом с домом и час беззаботно там плескалась. Потом причесалась в парикмахерской, пригласила сама себя пообедать в кафе, оттуда зашла в кинотеатр и досидела до конца слюнявой мелодрамы с Мег Райан в главной роли. Забрав костюм из чистки, я оказалась дома к пяти часам, как раз к звонку Мейв Доэрти, которая сообщила, что уже знает, какой судья будет рассматривать наше дело.
— Его зовут Чарлз Трейнор.
— Справедливый судья? — с надеждой спросила я.
— Ну…
— Другими словами, справедливым его не назовешь.
— Я бы предпочла на этом месте кое-кого другого. Старый служака. Очень чтит букву закона. Очень консервативен…
По этим словам я поняла, что судья точь-в-точь похож на того, что был на предыдущем слушании. И спросила:
— Я правильно понимаю, что женщины для него — существа второго сорта?
— Назвать его женоненавистником было бы, пожалуй, чересчур. Но его взгляды на проблемы семьи и впрямь довольно… традиционны.
— Великолепно. Вам уже доводилось когда-нибудь встречаться с этим Трейнором в суде?
— О да, пять лет назад. И должна сказать, что поначалу Чарлз Трейнор вызвал у меня настоящее отвращение. Он показался мне-худшим образчиком Старого Итонца
[49]
: надутым, самодовольным и явно нетерпимым. Однако к концу слушания я прониклась к нему искренним уважением. Потому что — несмотря на весь его облик Консерватора с большой буквы и на сомнительное отношение к женщинам (особенно тем, что самостоятельно зарабатывают себе на жизнь) — он оказался безукоризненно честен, когда дело касается применения закона. Так что я бы его не боялась, определенно.
