Мейв была просто молодец. Она строго придерживалась сценария. Она не источала сочувствия («С Трейнором такие штуки не проходят»), не задавала откровенно наводящих вопросов. Но мало-помалу она дала мне возможность рассказать о том, как вихрь закрутил нас с Тони, чем для меня была поздняя беременность почти в сорок лет, какой трудной оказалась эта беременность, с каким ужасом я узнала после родов, что Джек находится в отделении интенсивной терапии, как я постепенно начала соскальзывать в черную трясину депрессии.
— Знаете выражение «в сумрачном лесу?» — спросила я.
— Данте, — вставил мистер Правосудие, судья Трейнор.
— Да, это Данте. И очень точное описание того, где я тогда очутилась.
— А в моменты просветления, когда вы выходили из этого «сумрачного леса», — спросила Мейв, — что вы ощущали, вспоминая, как кричали на врачей и отпускали те неуместные замечания касательно своего сына, или вспоминая, как вы по несчастной случайности покормили сына вскоре после приема снотворных таблеток?
— Я чувствовала себя ужасно. Более чем ужасно. Я и сейчас с ужасом вспоминаю все это. Знаю, что все это время я была больна, но чувства вины и стыда это нисколько не уменьшает.
— Испытываете ли вы обиду или гнев по отношению к мужу из-за того, как он поступил?
— Да, испытываю. Мне кажется, что со мной поступили в высшей степени несправедливо, не говоря уже о страданиях, которые мне пришлось вынести за это время. Для меня это — самое страшное и трудное переживание в жизни… даже страшнее, чем смерть родителей. Потому что Джек — мой сын. Средоточие и основа моей жизни. И его отняли у меня, объясняя это доводами не просто чудовищно несправедливыми, но во многом просто вымышленными.
Произнося последние слова, я с силой вцепилась в ограждение свидетельской трибуны. Потому что знала, что, выпусти я деревянные перила, все в зале увидят, что руки у меня ходят ходуном.
— У меня больше нет вопросов, Ваша честь, — спокойно сказала Мейв.
Люсинда Ффорде смотрела на меня и улыбалась. Это была улыбка человека, задавшегося целью заставить вас занервничать, показав, что держит вас на мушке и вот-вот нажмет на спусковой крючок.
— Миссис Гудчайлд, в больнице Мэттингли, когда вам сообщили, что ваш сын находится в критическом состоянии, произнесли ли вы слова «Он умирает — а меня это не волнует. Можешь ты это понять? Меня это не волнует»!
Я крепче вцепилась в поручень:
— Да.
— А через несколько недель вы позвонили на работу мужу и сказали секретарю: «Скажите ему, что, если он не появится дома в ближайшие шестьдесят минут, я убью нашего ребенка». Вы это подтверждаете?
— Да.
— Вы покормили ребенка грудью после того, как приняли снотворный препарат, хотя врач специально предупредила вас не делать этого?
— Да.
— И в результате этого инцидента ваш сын попал в больницу?
— Да.
— А вы после этого провели два месяца в психиатрическом отделении?
— Да.
— В 1988 году присутствовал ли ваш отец на выпускном балу по случаю окончания вами Маунт Холиоук-колледжа в Массачусетсе?
— Да, присутствовал.
— На этой вечеринке вы предложили ему бокал вина?
— Да.
— Говорил ли он вам, что не хочет пить?
— Да, говорил.
— Но вы отреагировали на это замечанием «Да ты стареешь», после чего он выпил бокал. Я правильно излагаю события?
— Да.
— А позже в тот же вечер он стал виновником аварии, погиб сам и убил вашу мать и двух ни в чем не повинных пассажиров другой машины?
— Да, это так.
— Благодарю вас, миссис Гудчайлд, за то, что подтвердили, что основные обвинения в ваш адрес правдивы. У меня нет больше вопросов, Ваша честь.
— Мисс Доэрти?
— Благодарю, Ваша честь. Но прежде чем начать, я хотела бы отметить тот факт, что барристер употребила слово «обвинение» в отношении моего клиента. Я протестую и хочу заметить, что миссис Гудчайлд не находится под судом.
— Протест принят, — отозвался судья Трейнор, вздохнув так, будто все это ему смертельно надоело.
— Миссис Гудчайлд, когда вы произнесли слова «Он умирает — а меня это не волнует. Можешь ты это понять? Меня это не волнует», вы действительно хотели этим сказать, что судьба сына вам безразлична?
— Нет, вовсе нет. В тот момент я находилась в состоянии послеоперационного шока.
— Вы действительно собирались убить ребенка, когда по телефону угрожали сделать это?
— Нет, я тогда безумно устала, много часов не спала и страдала от послеродовой депрессии.
— Вы когда-либо совершали какие-либо акты насилия против своего ребенка?
— Никогда.
— Пытались ли повторно покормить ребенка, предварительно приняв снотворное?
— Нет, конечно.
— В настоящее время вы излечились от послеродовой депрессии?
— Да.
— Вы предложили отцу бокал вина в тот роковой июньский вечер 1988 года?
— Да, предложила.
— И теперь, даже несмотря на то, что вы не заставляли его пить и не вливали вино ему в горло — по сути дела, вы всего-навсего бросили шутливое замечание, — несмотря на это, вы до сих пор чувствуете себя виноватой в том, что предложили ему тот бокал?
— Да, чувствую. Я всегда чувствовала себя виноватой. Я живу с этим чувством все последние годы, каждый день.
— И вы действительно считаете, что заслуживаете этого?
— Заслуживаю или нет, это всегда со мной.
— Мне кажется, мы вправе назвать подобное отношение высоконравственным. Благодарю вас, миссис Гудчайлд, за то, что вы так ясно и четко представили нам истинные обстоятельства данного дела. У меня нет больше вопросов.
Я отошла от стойки. Прошла по проходу. Рухнула на скамейку рядом с Найджелом Клэппом. Он дотронулся до моего плеча и сказал: «Молодец».
Высочайшая похвала из уст Найджела Клэппа. Но я все равно подумала, что эта Ффорде, кажется, меня здорово подцепила — перечислила еще раз все серьезные доводы против меня, да еще и ловко обратила внимание Трейнора на то, что я сама все это признаю.
До обеденного перерыва оставался еще один свидетель. Бывшая экономка Дианы Декстер — та самая латиноамериканка, с которой я столкнулась в тот день, когда ворвалась в дом Декстерши. Звали ее Изабелла Пас. Мексиканка, проживает в Соединенном Королевстве в течение десяти лет. Служила у Дианы Декстер, уволилась четыре месяца назад, И она подтвердила, что мистер Хоббс регулярно гостил у ее хозяйки начиная с 1998 года… и — нет, они не спали в отдельных спальнях, когда он наведывался к хозяйке, приезжая в Лондон из-за границы, где работал. Она подтвердила, что мисс Декстер и мистер Хоббс вместе ездили отдыхать в 1999 и 2000 годах, а в 2001 году она больше месяца провела с ним в Каире. И — да, с тех пор он постоянно и регулярно приезжал к мисс Декстер, а в прошлом году почти переселился к ней домой на восемь недель… как раз на то время, услужливо подсказала Мейв, когда Джек и я были помещены в психиатрическое отделение больницы Св. Мартина.
