— Думаю, это вполне можно организовать.
Кормак никогда не выделял кого-нибудь из своих сестер, но все-таки к Фионнуале он всегда испытывал большую привязанность, чем к шумливой, агрессивной Орле или к тихой, уверенной в себе Маив. В бестактной, прямолинейной Фионе было что-то уязвимое, отчего она выглядела неудачницей, вечно говорившей не то, что нужно. То, что на какой-то дороге в деревенской глуши его, постепенно опускающегося на дно жизни, подобрала сестра, которую он не видел бог знает сколько лет, и привела в этот уют, где была свежая вода, где пахло душистым мылом, где на плите закипал чайник, а на столе стояли розы, было маленьким чудом.
— Что ты здесь делаешь? — спросила его Фиона, пока он умывался. Дети, переодеваясь в пижамы, с интересом наблюдали за ним.
— Я выступаю в группе «Ничейные ребята». Наш концерт запланирован на завтра, но Фрэнк заболел и не может играть.
— Никогда не слышала о вас.
— И никто не слышал, отсюда и название.
— Мамочка, он не помыл за ушами.
Фиона улыбнулась:
— Кормак, Бонни говорит, что тебе надо помыть и за ушами.
— Извини, Бонни.
— И под руками тоже.
— Да, Бонни. — Кормак начинал понемногу чувствовать себя счастливым.
Быстрыми и ловкими движениями Фиона открыла банку бобов, сунула ломтики хлеба в духовку, налила воду в заварочный чайник. Уже через несколько минут дети с аппетитом поглощали гренки с бобами, а Кормак, сидя в чистой тенниске с надписью «Амнистия-61» на спине, пил из глиняной кружки обжигающий чай. Похоже, недостатка в провизии у Фионы не было. На столе появились батон, масло в пластиковой коробочке, жестянка с какао, бутылка молока, пачка печенья со сладким кремом. Кормак уже и не мог припомнить, когда последний раз перед ним был столь богатый выбор.
— Фургон твой? — спросил он.
— Нет, взяла напрокат. У нас сейчас каникулы, и мы направляемся в Шотландию. Сюда собирался приехать кое-кто из моих друзей, вот я и решила, что сделаю небольшой крюк и покажу детям, что представляет собой рок-концерт. Бонни просто в восторге, а Колину жутко не понравилось, правда, дорогой? — Колин с полным ртом кивнул головой. Фиона ласково взъерошила ему волосы, и при виде этого жеста Кормаку отчего-то снова захотелось заплакать.
— Мы с Колином, — продолжала Фиона, — с большим Колином, я хотела сказать, хотя он совсем не был великаном, отправлялись в путешествие каждый год. Это самый дешевый способ посмотреть страну. В прошлом году мы никуда не ездили, так что это первые наши каникулы после его смерти.
— Ты никогда не бывала поблизости от Ливерпуля, сестренка? — мягко поинтересовался Кормак. — Элис расстраивается всякий раз, когда слышит твое имя. Она скучает по тебе. Как и все мы.
Фиона взглянула на детей, которые покончили с бобами и гренками, выпили свое какао и теперь жевали печенье, внимательно прислушиваясь к разговору матери со своим новоиспеченным дядюшкой.
— Эй, вы двое, вам пора в кровати. — Она хлопнула в ладоши. — Я не буду выключать свет, так что можете взять печенье с собой в постель. Пусть это будет маленьким подарком, ведь мы с вами на каникулах. Кормак, обожди минуточку.
Она сложила стол, окруженный с трех сторон обитыми мягкой красной тканью скамейками. Под сиденьями были устроены ящики для хранения всевозможных вещей, она вынула оттуда постельное белье и застелила две скамьи. Дети послушно улеглись в свои импровизированные кровати, и Колин немедленно принялся сосать большой палец. Затем Фиона извлекла откуда-то два складных стульчика и вынесла их к задней стенке фургона, подальше от проезжающих машин. Уже почти совсем стемнело, и в воздухе ощутимо похолодало.
— Обычно их не так-то просто уложить спать, но сегодня они очень устали. Колин ведет себя так тихо еще и оттого, что это напомнило ему время, когда его отец был жив. Он по-прежнему страшно скучает по большому Колину. Бонни — совсем другое дело, она его почти не помнит. Хочешь апельсинового сока, Кормак? Он вкусный и холодный.
— С удовольствием.
— Я мигом.
Кормак бросил взгляд на поле, где продолжался концерт. Стемнело, и в ночном небе плясали, скрещиваясь, лучи прожекторов. Сквозь заросли зелени он разглядел отблески огней и расслышал грохочущие ритмы, которые отчетливо разносились в вечернем воздухе. Мелодия была знакомой, и исполняла ее знакомая группа, названия которой он не мог вспомнить.
Вернулась Фиона с двумя стаканами и картонной упаковкой с соком.
— Держи, родной.
— Спасибо.
Она села на стул, и руки их соприкоснулись.
— Ты спрашиваешь, почему я ни разу не приехала домой, Кормак. Дело в том, что я и сама не знаю. Время от времени я посылала матери открытки, чтобы она знала, что со мной все в порядке. Я не сообщала своего адреса на случай, если кто-нибудь вздумает приехать, чтобы попытаться убедить меня вернуться. Через год, когда я вышла замуж за Колина, было уже, наверное, поздно, все запуталось, и чем дальше, тем труднее становилось что-то изменить.
— Элис не стала бы обращать внимание на такие мелочи.
— Я знаю, — подавленно заметила она. — Я должна была написать, сломать лед, так сказать, потому что я скоро собираюсь домой, в Ливерпуль. Руби, мать Колина, умерла в прошлом месяце, а Эльза — его дочь от первого брака — вышла замуж за солдата и переехала в Германию. — Она вздохнула. — Так что в Лондоне меня больше ничего не держит. У меня очень милые соседи, но это совсем не то, что видеть рядом родных людей. Я хотела бы, чтобы у моих детей были бабушка, дяди и тети, двоюродные братья и сестры. На Рождество Колин пойдет в школу, и пусть он начнет учебу в Ливерпуле.
— На Эмбер-стрит хватит места для вас троих, сестренка.
— О, у меня уже есть дом, — удивила его Фиона. — Помнишь Горация Флинна? Он оставил мне свой дом на Стэнли-роуд. Он единственный знал о том, что я ухожу. Я написала ему и рассказала, где живу, а потом отослала те двадцать фунтов, которые он мне когда-то одолжил, пообещав, что не расскажет об этом матери. Мы довольно регулярно переписывались — он прислал нам с Колином свадебный подарок. Дом сдавался внаем долгие годы. Я решила, что это судьба, когда после смерти Руби пришло письмо от съемщиков: они извещали, что в течение месяца съедут. Ладно, что теперь об этом говорить… — Она вновь наполнила стакан соком. — Как там все? У нашей Маив уже есть дети? А у Орлы их не прибавилось? Как поживают дедушка и Бернадетта? — Голос у нее сорвался, охрип. — Как наша мама, Кормак? Знаешь, я скучаю по ней так же, как и она по мне.
Кормак не сомневался в этом. Он знал, что можно любить кого-то и в то же время обращаться с ним с поразительной жестокостью. Он разбивал Элис сердце, но его собственное оставалось холодным, и ему было на все наплевать.
— У Маив и Мартина пока нет детей, — ответил он. — Они слишком заняты своим собственным домом в Ватерлоо. У Орлы по-прежнему четверо — они растут, и Аулу уже совсем взрослая. Дедушка ушел на пенсию. Ему семьдесят два, но он все еще здоров и крепок, с Бернадеттой и с детьми все в порядке.
