— Не может быть того и другого одновременно, хороший мой. Или одно, или другое, но на самом деле ни того, ни другого. Все дело в том, что в последнее время ваша мать сама не своя.
— То есть?
— То есть вывернута наизнанку, вверх тормашками, шиворот-навыворот, вверх ногами и вниз головой.
— Вот это да! — восхитился Гэри.
— Я обещаю, что больше не буду выходить из себя, по крайней мере сегодня, так что вам придется простить меня и поверить, что я ничего не имела в виду.
Дети ушли в школу. Орла вымыла тарелки, вытерла их, убрала кровати, вытерла в доме пыль, а потом бросилась на кушетку в гостиной и расплакалась, проклиная своего мужа…
— Я ненавижу тебя, Микки Лэвин, — сказала она вслух.
Нет, неправда. Она любила его. Но ей хотелось, чтобы он постарался понять, как она несчастлива , как невыразимо скучна и неописуемо тосклива ее жизнь. Откровенно говоря, Микки был слишком толстокожим, чтобы понять это. Он и представить себе не мог, что кто-то может чувствовать себя иначе, чем он. Он был счастлив, как новорожденный младенец. Ему нравилась его идиотская работа, которая не сулила никаких перспектив, он был совершенно доволен тем, что живет в маленьком убогом домишке. Поездки в Ливерпуль или Эвертон на футбольные матчи по выходным были для него верхом удовольствия, особенно если его команда выигрывала. Микки были не нужны машина, каникулы за границей, модная одежда, современная мебель. Он не возражал посмотреть иногда фильм, где люди стреляли друг в друга и гибли десятками, но театр был для него чем-то совершенно чуждым и непонятным; то же самое можно сказать о книгах, если в них встречались слова, состоящие из более чем одного слога, о любой серьезной телевизионной передаче, о политике и газетах, когда они не пестрели фотографиями обнаженных красоток.
Им не о чем было говорить. Даже секс утратил свою привлекательность и превратился в скучное занятие, как всегда случается, если имеешь дело со слабоумным.
Микки отказался от предложения матери купить для них дом получше, в более престижном районе и с садом, где дети могли бы играть.
— Почему нет? — завизжала Орла. В последнее время она стала что-то слишком много и часто визжать.
— У меня есть собственная гордость, — обиженно заявил Микки.
— Где была твоя гордость, когда ты натащил в дом вещей, которые свалились через задний борт доброй сотни чертовых грузовиков?
— Это совсем другое.
— Почему это другое?
Он смущенно переступил с ноги на ногу.
— Не знаю, но это другое.
Она переросла его. Он хотел прожить жизнь, стоя на месте, а она жаждала двигаться вперед. Орла могла бы получить приличную работу, но тогда ей пришлось бы бросить газету, и тех денег, которые бы она получала, не хватило бы. Было еще нечто, что Орла стала бы отрицать с пеной у рта. Ей чертовски нравилось посещать всевозможные мероприятия, объявляя: «Я — представитель прессы», и время от времени видеть свое имя под заголовками статей, которые она посылала в газету. Она не теряла надежды, что «Кросби стар» снова возьмет ее на работу в офис, чтобы она стала настоящим репортером, но вакантной должности не было и не предвиделось.
Сегодня после обеда она должна была взять интервью у какого-то тупицы — бывшего игрока ливерпульского «Эвертона»; любой, для кого гонять по полю футбольный мячик было профессией, просто обязан быть тупым по определению. Орлу пригласили взять интервью только потому, что Доминик Рейли был родом с Перл-стрит. Его родители по-прежнему жили в доме напротив. У его матери, Шейлы, было двенадцать детей. Орла невольно вздрогнула: двенадцать ! Доминик, которому исполнилось тридцать два, то есть столько же, сколько и ей, приехал из Испании на свадьбу кого-то из своих многочисленных братьев и улетал сегодня же вечером обратно. Она понятия не имела, чем он занимался в Испании, но это был первый вопрос из целого списка, который она заготовила.
Она вышла на улицу, купила «Гардиан» и прочла газету от корки до корки, кроме спортивных новостей. Любопытно, будет ли нашему великому интеллектуалу Микки интересно узнать о том, что война во Вьетнаме набирает обороты? Черт возьми, конечно же нет. Точно так же ему будет наплевать на то, что миссис Ганди стала премьер-министром Индии или что в Великобритании пришли к власти лейбористы, возглавляемые очаровашкой Гарольдом Вильсоном. Орла отправила Микки на избирательный участок проголосовать, но по дороге он встретил приятеля и пошел играть в бильярд.
Кипя негодованием, Орла скомкала газету и швырнула ее в противоположный конец комнаты. Пора было готовиться к интервью.
«Самое время обновить гардероб», — с горечью подумала она, обозревая жалкое содержимое платяного шкафа. Мысль была верная, если не считать того, что денег на это не было. «Ты прекрасно выглядишь и в обносках», — утверждал Микки, когда она жаловалась ему.
Получается, что она просто обязана была выглядеть красивой, потому что на плечиках, кроме тряпья, ничего не было. Орла с мрачным видом вынула из шкафа черную юбку и белую блузку — если их отутюжить, они будут иметь вполне приличный вид. Ей была нужна не просто новая одежда, а новый дом, новый муж и новая жизнь.
Она распустила свои длинные каштановые волосы, тщательно накрасилась и ровно в три часа постучала в дверь дома Рейли. Ей открыла Шейла Рейли. Это была женщина приятной наружности, немного полноватая, хотя, имея двенадцать детей, любая женщина была бы полноватой. Шейла была ровесницей Элис, но ее дети были моложе Орлы. За юбку Шейлы уцепились двое малышей, наверняка ее внуки — разве что она незаметно обзавелась еще детьми, — а внуков у нее было бесчисленное множество.
— Привет, Орла, милая. Полагаю, что ты пришла повидать нашего Доминика.
— Если он не занят, Шейла. Я — представитель прессы.
— Я знаю, милая. Он ждет тебя, вот только не знаю, где вы найдете укромное местечко, чтобы поговорить. У меня здесь собралась орава внуков, чтобы потолковать с дядей Домиником.
— Мы можем пойти к нам домой, если хотите.
— Я уверена, что он с радостью согласится, хотя бы для того, чтобы перевести дух.
В коридор вышел Доминик. Он был в светло-голубых парусиновых слаксах, белой рубашке с короткими рукавами и в белых парусиновых туфлях.
— Всем привет. Я видел вас раньше, но, по-моему, мы не знакомы. Кажется, мы вместе учились в школе.
— Мы переехали сюда уже после вашего отъезда. Я тоже смутно помню вас по школе.
Они пожали друг другу руки. Орла и представить себе не могла, что Доминик Рейли окажется таким симпатичным, высоким, загорелым парнем. Он немного походил на Роберта Редфорда — своими светлыми вьющимися волосами, широкими плечами и очаровательной теплой улыбкой.
— Орла говорит, что вы можете пойти к ней домой для интервью, дорогой.
— Это здорово, потому что я боюсь, что не услышу собственного голоса.
